Молоко с кровью - [13]
– Пошли, – на удивление быстро согласился рыжий Степка. Попросил: – Только еще налей.
– С собой возьмем, а то еще задержимся, молодые уснут и пропадет забава! – постановил Николай, засунул в карман пиджака бутылку горилки, накидал на тарелку огурцов и кольцо колбасы, ткнул немцу в руки. – Будешь закусь нести.
И поперлись. Немец на пороге клуба остановился.
– Подожди! Сейчас… – и обратно в клуб. Со стола конфету шоколадную ухватил, в карман положил. На порог вышел.
– Эй, Колька… Ты где?
Под вербой возле клуба сладко храпел Лешкин дружка. Немец горько вздохнул, опустил голову и присел рядом с Николаем. Достал бутылку горилки из его пиджака, открыл… Оторвался, когда ни капли не осталось.
Следующим утром уже и солнце на небе показалось, уже и гости вновь потянулись к клубу, чтобы забаву продолжить, а молодых – нет и нет.
– Что-то они не очень торопятся, – нарисовался Николай. Предложил: – Давайте я за ними сбегаю.
– Да что ты все «сбегаю, сбегаю»! – возразила Орыся. – Стой и не рыпайся! Сами придут. Первая ночь… особенная. Зачем их лишний раз дергать? Может, они сейчас, как голуби, натешиться не могут.
…Голубь Лешка Ордынский голышом сидел на кровати и ошеломленно смотрел на белую, как предательство, простыню. А где… Где кровь невинности, чистоты и…
Покраснел, будто кто-то ему пощечину дал.
– Маруся…
Лежит на кровати у стены, коралловое намысто на белых грудях перебирает и улыбается мечтательно, да не ему, своему мужу законному, а куда-то – в даль дальнюю, словно там ее счастье, словно бы полетела к нему, словно… чужая.
– Маруся… Слышишь?
На мужа глянула.
– Вот я… Твоя Маруся…
Лоб рукой потер, будто от этого вопросов меньше стало, отважился:
– А это… почему простыня чистая? Должна бы… – и умолк.
– Я чистая, вот и простыня чистая, – и в глаза ему внимательно смотрит: веришь?
– Подожди… Не то говоришь… У тебя кто-то…
– Ночью, Леша, каждая девушка свою звезду видит. Одна к ней тянется, другая – за собой зовет, а третья – смотрит на нее и все тут. А ты думал, на всем небе ты один сияешь, как солнце?
– Погоди… Да что ж это… Не путай меня, Маруся! – и нотки грозные в голосе. Наконец. Наконец вспомнил, что мужик!
– Сам себя путаешь.
– Да как же…
На локте приподнялась, серьезной стала.
– Давай повенчаемся, – попросила. – Богу поклясться – не закорючку в сельсовете поставить…
– Шутишь или уничтожить меня захотела? Я – коммунист… Меня за это…
Погасла, отвернулась. Он – с кровати. В брюки вскочил, по комнате забегал. Остановился – и к Марусе. За руку схватил, сжал, запястье даже покраснело.
– Говори, а то убью!
– Твоя я.
– Точно?
– А еще с высшим образованием! – рассмеялась через силу, а рука уже посинела.
Испугался. Руку отпустил, целует ее.
– Прости меня… Любовь моя… Жить без тебя не могу. Мир перевернулся. Умоляю – правду скажи. Если там что-то и было… Прощу! Клянусь – прощу, только не лги, Маруся! Слышишь? Не лги! Был кто-то?
– Твоя я… – оттолкнула мужа, с кровати встала. – Книжек тебе накуплю. Учебник медицинский. По гинекологии. Может, поумнеешь и перестанешь меня за руки хватать.
– А что? Бывает как-то иначе? – ухватился за сомнение, как за соломинку.
– Бывает, – отрезала.
Всю неделю Ракитное гуляло и догуливало Марусину и Лешкину свадьбу. Неделю молодые при гостях быстренько целовались, выпивали по чарке и исчезали в Марусиной комнатушке с настежь открытыми окнами.
– Я Лешку понимаю! – размышлял Николай, когда ракитнянская молодежь собиралась около клуба и все сплетничала про пышную и красивую свадьбу.
– Стыд бы имели, – раздражалась горбоносая Татьянка. – Неужто им ночи мало?
– А вон они! Плывут наши рыбы! – радостно воскликнул баянист Костя, когда на пятый день еще хотелось выпить, а без молодых на халяву уже никто не наливал.
Глянули ракитнянцы – точно! От Марусиной хаты чешут молодые – Маруся в цветастом платье, просто светится, Лешка пиджак на плечо закинул и молодую жену под руку ведет.
– Куда это они? – заволновался Николай, потому что его, как и баяниста Костю, мучила жажда, а без молодых… Ну, не наливали, чтоб им пусто было!
Лешка с Марусей вышли со двора на улицу и остановились.
– А может, вернемся? – Лешка хитро глаз щурит. Вот, кажется, наелся за эти дни Маруси – аж через край, а только представит себе ее тело голое манящее, снова бы…
Маруся краешком губ – да как хочешь! И – к дому. А он смеется, за руку ее, к себе.
– Ну хорошо, хорошо… Пройдемся!
Она равнодушными глазами по улице повела.
– А я бы и вернулась.
Лешка смеется.
– Вот прямо тянешь меня в постель, ненасытная.
Маруся уже и головку мужу на плечо положила, уже и к дому шаг сделала, да заметила – на лавке у своего двора худой немец уселся, «Пегас» закурил и в землю пялится.
– А и пройдемся! – И потянула Лешку по улице. Под руку подхватила, спина выгнулась, подбородок – выше, выше…
Лешка пиджак поправил – с такой женой не то что по улице пройтись не стыдно, а хоть по Парижу. Идут, улыбаются…
– Подожди, Маруся, – говорит Лешка жене молодой. – Пойду с немцем поздороваюсь.
– Идем вместе.
Немец услышал шаги раньше, чем увидел Марусю и Лешку. Глаза напряг, очки поправил, встал… Стоит около лавки как прибитый.
В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.