Молох морали - [60]

Чёрт не выдаст — свинья не съест.

* * *

Не спал в эту ночь и Вениамин Вельчевский, терпеливо расспрашивая сестёр убитой. Лизавета Шевандина на все его вопросы отвечала, что в этот день почти не видела сестры. Она бродила по парку, читала, потом с рыбалки вернулся её жених и они гуляли вдвоём по Сильвии. Аннушка же, к его немалому удивлению, о жизни Анастасии не могла сказать почти ничего. Анастасия никогда не была ни болтливой, ни откровенной. Мыслями ни с кем не делилась.

— А что сестра любила?

Аннушка, недоумевая, пожала плечами. Анастасия любила курагу к чаю и розовые платья, ненавидела пенки на молоке и грязь на подошвах туфель. Дружила с Еленой Климентьевой, других подруг не имела. Анна подлинно была потрясена. Анастасия, по её мнению, была себе на уме, но кто мог убить её? Она знала, что сестра нравилась Иллариону, но ни минуты не допускала, что он — убийца. Он так оплакивал её…

Вельчевский, после часовой беседы знавший почти то же, что и до неё, попросил разрешения осмотреть вещи и комнату Анастасии. Анна проводила его на второй этаж и указала на дверь. Ключ был в замке. Полицейский отпустил девушку спать.

На многое Вениамин Осипович не рассчитывал: девица едва ли взяла с собой в чужой дом что-то компрометирующее. Он методично обыскал саквояж, осмотрел одежду в шкафу. Потом ощупал постель, но под матрацем ничего не было. Пусто было и под подушкой. Шляпные картонки ничего, кроме шляп, не таили. На столе лежали несколько книг, он пролистал их. Ничего. Вельчевский задумался.

Нальянов, к которому он питал глубокое уважение, сказал, что это сделал гость Ростоцкого. Вениамин Осипович и сам в этом почти не сомневался. В доме было шесть молодых мужчин и хозяин. На пикнике было — девять, но Нальянов и Дибич были вместе, а старик Ростоцкий едва ли имел отношение к убийству: возраст не тот, чтобы за девчонками бегать…

Харитонов алиби не имел. Он, как показалось полицейскому, при страшном известии подлинно горевал — единственный из всех, однако скорбящих убийц Вельчевский тоже встречал — и потому подозрений с Харитонова не снимал. При этом отметил как странность, что все остальные, кроме сестёр Насти, не проявили скорби, казались лишь удивлёнными. Почему?

Вельчевский почесал за ухом кончиком тонкого пера с посеребрённым наконечником и напрягся. Откуда здесь перо? Тут его взгляд упал на чернильницу на столе — небольшую, тёмного стекла, стоявшую за вазой с цветами. Она была полна чернил. Сестра сказала, что девица была близка только с подругой, и обе они были здесь — кому же убитая писала? А где бумага? Попросила у хозяина? Вряд ли. Значит, имела свою. Но где она? Вениамин Осипович снова начал обыскивать комнату — теперь понимая, что ищет.

Бумагу — ни в листах, ни в пачке — он не нашёл. Но на полке, возле хозяйских книг заметил изящную книжку в дорогом бархатном переплёте. Вещь не могла принадлежать Ростоцкому, была слишком женственной. Полистал. Внутри были записи тонким, витиеватым почерком. Вельчевский торопливо подошёл к столу, обмакнул перо в чернила и оставил росчерк на полях. Цвет чернил последних записей совпал.

Полицейский не стал беспокоить Аннушку — она наверняка уже давно спала, да и едва ли, с досадой подумал он, эта глупышка знает почерк Анастасии. Вельчевский опустился на стул у стола, подвинул лампу поближе и погрузился с чтение.

Если верна пословица: «Чего хочет женщина — того хочет Бог», значит Бог никогда не знает, чего же он конкретно хочет. Лиза Шевандина попросила экономку принести ей ещё одно одеяло. Это не было капризом — её сильно знобило. Неожиданная гибель Анастасии изумила её. Но кто убил её? Этот глупый служака, что вёл дело, сказал кому-то, что это сделал мужчина. Наверное, бродяга…

Она долго не могла уснуть, несколько раз спускалась вниз — хотелось пить. Убил Настю, разумеется, случайный подзаборник, больше некому. Елизавета не восприняла всерьёз расспросы полицейского — тот, казалось, был уверен, что это сделал кто-то из мужчин, что были на пикнике. Вздор. По Насте вздыхал Харитонов, Лиза знала, что он домогался Анастасию, но та отшила его… А что если, он разозлился и…? Нет, Лиза пренебрежительно покачала головой, этот рохля на такое не способен. Ну, а остальным она и даром не нужна. Деветилевич и Левашов на богачку Климентьеву облизываются, Гейзенберг хочет Аньку совратить, её Леонид — зачем ему Анастасию убивать, Сергей с ней едва знаком, кому же нужно её душить-то было? В итоге Елизавета в эту ночь, сильно переволновавшись после допроса полицией, не могла уснуть и полночи провела у лампы с вязанием кружев — это занятие всегда успокаивало её.

Старик Ростоцкий спал, совершенно обессилев душевно и телесно.

В комнатах молодых людей было тихо.

* * *

…Дибич был на ногах уже на рассвете. От принятого порошка боль за грудиной утихла, но пекло веки и болело горло. Андрей с досадой подумал, что, кажется, простудился. Ночью в его голову лезла всякая дрянь: то мерещилась задушенная утопленница, то в памяти всплывал Нальянов, говорящий о преступлении «удел выродков…», то виделись какие-то мутные театральные сцены с утонувшей Офелией, то проносились забытые итальянские строки Марино и Леопарди. Но вскоре все ушло и в его сне, сумбурном и путанном, проступила Елена, он снова обнимал её, тая от любви. «Неужели ты любил Анастасию?» — спрашивала она, а он клялся, что любит только её, причём во сне почему-то понимал, что лжёт. Хоть разве лгал? Истина и ложь странно мешались в нём, точно мёд и дёготь, вода и кровь, сон и явь.