Молодожены - [24]
– Милый, да ты великолепно моешь посуду! Ты, правда, на все руки… Вот бы твоим американским друзьям увидеть тебя сейчас!
– Они сочли бы это естественным. На самом деле это совсем простые люди.
– Простота миллионеров…
Помолчав, она продолжает:
– Меня удивляет, что общение с этими людьми, такими изысканными, такими артистичными, по твоим словам, не привило тебе вкуса к красивым вещам.
– Да что ты говоришь? Я люблю красивые вещи!
– Да, если хочешь, в известном смысле. Но с большими ограничениями. Вот машины, например, ты не любишь. А ведь красивая машина – вещь не менее интересная, чем хорошая картина, и не менее прекрасная, ты не считаешь? Она имеет такую же эстетическую ценность. И предметы домашнего обихода тоже.
– Я никогда этого не отрицал, дорогая.
– Почему же ты в таком случае так нетребователен к своему интерьеру?
– Ну, знаешь, это уж слишком! – закричал он с наигранным негодованием. – Подумать только, я потратил три недели жизни на ремонт этой чертовой квартиры! Все свободное время я посвятил украшению интерьера!
Они смеются, радуясь разрядке. Опасность грозы миновала. Они возвращаются в столовую, чтобы завершить обед деликатесом: салатом с сыром (рецепт ему дали все те же американские друзья, общение с которыми имело для него, видимо, такое значение).
– Может, тебе хотелось бы, чтоб я, как Шарль, занялся художественными поделками? – спрашивает он. (Уголки его губ при этом дрожат, как всегда, когда он сдерживает улыбку.) – Чтобы я смастерил, например, подвижную скульптуру в духе Кальдера?[21]
Они уже не раз смеялись над этой штуковиной, вернее, над честолюбивыми потугами бедняги Шарля.
– Удивляюсь, почему Ариана не пробует своих сил в абстрактной живописи, – говорит Жиль. – Раз он ваяет в манере Кальдера, почему бы ей не писать, как… ну, не знаю, скажем, как Дюбюффэ?[22] Или занялась бы она коллажами. Такая предприимчивая женщина…
– Ой, постарайся, пожалуйста, завтра не смеяться над ней так, как в прошлый раз. Она наверняка это заметила. И он тоже. Ты ее терпеть не можешь, но это еще не причина…
– Ариану? Да я ее просто обожаю! Мы обожаем друг друга… Дорогая, уж не знаю, что ты положила в этот салат, но он такой вкусный, что на тебя надо молиться. В салатах ты просто неподражаема.
И он ласково треплет ее по щеке.
– Ариану? – продолжает он. – Мы с ней друзья-приятели. Я ее очень ценю. Когда-нибудь я напишу ее портрет. Ты увидишь, как он будет похож. Разумеется, словесный портрет в духе моралистов времен классицизма. Ну, знаешь: «Диил или любитель птиц».
– И как ты его озаглавишь? «Ариана или»?..
– Он делает вид, что ищет заглавие.
– «Амазонка нового времени»? – предлагает она.
– Неплохо, неплохо! Но надо более точно определить нашу эпоху. «Новое время» – это слишком расплывчато, да к тому же можно спутать с журналом того же названия. Подожди, я, кажется, придумал: «Амазонка потребительского общества». Либо: «Амазонка цивилизации досуга». Что ты скажешь?
– В самую точку.
– Нет, хорошенько все обдумав, я, пожалуй, назову его просто «Дамочка». Впрочем, это одно и то же.
По лицу Вероники пробегает тень.
– Дамочка?
– Да… Я действительно напишу этот портрет, кроме шуток. Столько интересного можно сказать по поводу нашей дорогой Арианы.
Она с любопытством смотрит на него и говорит:
– До чего же у тебя иногда бывает свирепый вид!
– Это оборотная сторона доброты, дорогая. Я очень, очень добрый, ты же знаешь. Поэтому время от времени я больше не могу, я задыхаюсь, мне необходима разрядка.
– Ариана и Жан-Марк – твои любимые мишени.
– Согласись, что они воплотили в себе все… словом, все то, что я не люблю в сегодняшнем мире.
– А мир сегодня такой же, каким он был всегда.
– Нет, мир сегодня хуже. Широко распространились… как бы это выразить… какие-то дикие взгляды на нравственность.
– Объясни, я не совсем понимаю…
– Я и сам в точности не знаю, что хочу сказать. Но примерно вот что: помнишь Нагорную проповедь в Евангелии? Так вот, переверни там все наоборот, и ты получишь представление о современной морали. Нечем дышать. Мне, во всяком случае.
– Выходит, бедный Жан-Марк антихрист?
– Нет! В общем, ты ведь понимаешь, что я…
– Нет, не совсем. Что тебе в нем так уж не по душе?
– Мы такие разные…
– Это еще не довод.
– Он чертовски самоуверен. Я – нет. Он принимает и одобряет мир таким, какой он есть. Я – нет. Я хочу сказать, современный мир. Он любит деньги и будет много зарабатывать. Я – нет. Он груб и бесчувствен, живет без оглядки на других… Я – нет. Он опустошен. Я – нет. И глубоко… да не стоит, пожалуй, продолжать!
– Нет, почему же, валяй, валяй. Раз уж ты начал.
– Глубоко… это еще не очень заметно, потому что он молод и довольно красив, но с годами это будет проявляться все больше и больше… Это уже теперь проступает в его лице… Не знаю, как бы это объяснить, но где-то между уголками губ и скулами…
– Но что? Ты еще не сказал, что он глубоко… что глубоко?
– Изволь: он вульгарен, глубоко вульгарен.
Это заявление Вероника выслушивает молча. Но взгляд ее снова становится жестким.
– Ты многих людей считаешь вульгарными, – говорит она наконец.
– Да, действительно. Их и в самом деле много, это вытекает из самого определения слова.
Ha I–IV стр. обложки рисунок Н. ГРИШИНА.На II стр. обложки рисунок Ю. МАКАРОВА к повести Владимира ВОЗОВИКОВА «Река не может молчать».На III стр. обложки рисунок В. КОЛТУНОВА к рассказу Роберта ШЕКЛИ «Руками не трогать!».
В сборник вошли три повести известного современного французского писателя «Парадный этаж», «Метаморфоза» и «Сады Запада».Писатель показывает распад буржуазной семьи, лживость и фальшь «либеральной» буржуазии, напуганной ростом революционного движения, говорит об одной из самых болезненных язв капиталистического общества — терроризме и о несостоятельности попыток уйти от действительности, спрятаться от жизни.
В романе «Мыслящий тростник» писатель сосредоточивает свое внимание, как и внимание читателя, лишь на вопросах духовной жизни окружающего его общества. Поэтому он выбирает центральным персонажем своей книги Марсиаля Англада — человека обеспеченного, не имеющего основания быть недовольным обществом по материальным соображениям, в отличие от многих других его соотечественников.Подчеркнутая социологичность книги, а порой и прямое, публицистическое изложение материала не мешают роману Кюртиса быть увлекательным, интересным чтением, и если нет в «Мыслящем тростнике» сюжета в его традиционном понимании, то эту роль выполняет напряженное, взволнованное и внутренне крепко сцементированное повествование о духовных перипетиях и исканиях Марсиаля Англада — живые сатирические сценки современного быта Франции, острые и остроумные диалоги, умело построенные внутренние монологи, отмеченные тонкой авторской иронией.Книга Кюртиса — умное и талантливое свидетельство невозможности духовной жизни в бездуховном обществе, глубокого идейного кризиса капиталистического мира.
Повести французских писателей 1960-х годов. Повесть «Вещи» Жоржа Перека рассказывает о людях и обществе шестидесятых годов, о французах середины нашего века, даже тогда, когда касаются вечных проблем бытия. Художник-реалист Перек говорит о несовместимости собственнического общества, точнее, его современной модификации — потребительского общества — и подлинной человечности, поражаемой и деформируемой в самых глубоких, самых интимных своих проявлениях. Жан-Луи Кюртис — один из самых читаемых во Франции популярных писателей.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.