Молодой Верди. Рождение оперы - [26]

Синьор Алинови встал.

— Воля ее величества для меня священна. — И спросил, сколько юношей ему придется проэкзаменовать. Когда он узнал, что приехало только двое — Джузеппе Верди из Буссето и Анджиоло Росси из Гуасталлы, — он сказал себе: «Эге, место, должно быть, ничего не стоит. Так мало соревнующихся — это небывалый случай». — Но он сумел сохранить на лице своем выражение безусловного почтения к городу Буссето и его будущему маэстро, и вслух сказал:

— Прекрасно! Завтра начну экзаменовать их.

Вечером было музицирование в доме графа Бианки, камергера ее величества.

Синьора Тессини пела арию Матильды из оперы «Вильгельм Телль», последней оперы, написанной маэстро Россини. Молодую певицу слушали без особого внимания. У нее был свежий, хорошо обработанный голос, но она пела робко, без надлежащего брио. Так поют добросовестные школьницы.

Синьор Алинови скучал. Он находил пение синьоры Тессини лишенным глубины и экспрессии. Великое искусство бельканто, по его мнению, погибало.

К маэстро Алинови подсел аббат Фриньяни в шуршащей шелковой сутане и, как всегда, надушенный.

— Этот Верди, — сказал он, — которого вы будете экзаменовать завтра, имеет ужаснейшую репутацию.

Маэстро Алинови вытирал лицо большим шелковым платком. У маэстро были розовые, немного обвислые щеки и широкий мясистый подбородок. За последние годы он сильно располнел. Это обстоятельство весьма смущало его. Полнота несет с собой много неудобств. Особенно в обществе. Тучному человеку трудно переносить жару в закрытом помещении. Вот и теперь: на лице маэстро Алинови выступила обильная испарина, и ему приходилось вытирать и лоб, и глаза, и шею.

— Я имею точные сведения от капеллана Андреоли, секретаря его преосвященства епископа Санвитале, — сказал аббат Фриньяни, — этот Верди — смутьян. От него можно ожидать самого худшего. — Аббат Фриньяни старался заглянуть в глаза маэстро Алинови, но это не удавалось ему. Маэстро прикладывал к глазам свой большой синий платок. В небольшом полукруглом зале горело до двухсот свечей, и маэстро было очень жарко.

— Может быть, он карбонарий, — сказал аббат Фриньяни.

Алинови легонько отмахнулся от аббата.

— Что вы, что вы, отец мой! В счастливом государстве, во главе которого стоит наша августейшая правительница, карбонариев нет. Никто из нас не сомневается в этом.

Аббат Фриньяни поднял руку. Жест был предостерегающим. Но маэстро опять приложил платок к лицу. Он мог не видеть жеста аббата.

— Если бы хоть один из этих оставленных богом злодеев появился в великом герцогстве Пармском, — Алинови говорил из-под платка и голос его звучал приглушенно, — неужели вы думаете, что недремлющая полиция ее величества не изловила бы его тотчас же?

Синьора Тессини кончила арию. К концу она распелась. Последние фиоритуры она провела с большим блеском и весьма виртуозно.

— Браво! Браво!

Молодая певица не могла скрыть своей радости, краснела и кланялась низко-низко. Она была скромной девушкой, из бедной семьи бергамасских ткачей, и еще не привыкла к успеху. Особенно к успеху в таком избранном обществе. И она верила в этот свой успех и не верила. Поведение слушателей было для нее непонятным.

В концертном зале графа Бианки не было слышно ни громких возгласов, ни страстных споров, ни откровенного раскатистого смеха. Аплодировали сдержанно, мнениями обменивались вполголоса и, критикуя, выражали мысли свои до чрезвычайности изысканно и чуть ли не шепотом. Так было теперь принято в аристократических домах Пармы. Так было принято при дворе. Мария-Луиза, бывшая императрица Франции, перенесла в Парму стиль и обычаи Фонтенбло.

Маэстро Алинови и вида не подал, что понял хитрые инсинуации аббата Фриньяни. Синьору Алинови не для чего было ублажать его преосвященство епископа Санвитале. Синьор Алинови не намерен был изменять своему обыкновению. Синьор Алинови никогда не вмешивался в интриги. Он дорожил своей репутацией человека неподкупного, глухого к злым нашептываниям. Его дело — проэкзаменовать юношей, претендующих на пост maestro di musica города Буссето. И он проэкзаменует их. Проверит их знания и способности. С обычным для него беспристрастием. И на этот раз — с особым беспристрастием. И произнесет приговор, повинуясь только законам высокого искусства. И это будет приговор справедливый. В этом маэстро Алинови был уверен.

Синьор Алинови предполагал, что юноша из Буссето пишет музыку бесхитростную и откровенно подражательную. Посмотрим, посмотрим!

Шелковым платком он протер затуманенные стекла очков и привычным движением укрепил очки на переносице. Посмотрим, посмотрим!

Молодой Верди положил на стол папку с сочинениями и раскрыл ее. Сверху лежали вариации, написанные для фортепиано. — Что это за тема? — спросил Алинови.

— Тема моя, — сказал Верди.

— Так, — сказал Алинови, — сыграйте ваше сочинение. — Маэстро не хотелось самому читать рукопись.

Верди сел к роялю. Инструмент был новый. Его недавно прислали из Вены. Известный фортепианный мастер Фриц немало потрудился над ним. Механизм был усовершенствован. Играть на нем было очень приятно.

Маэстро Алинови слушал со вниманием. Вариации ему очень нравились — на листке для отзыва он сразу записал: «Живость фантазии. Смелость мысли».