Молодой лес - [42]

— Иллюзия, лейтенант.

— Большая иллюзия, генерал. — Глухой впервые назвал его так, не добавив слово «господин».

— Вы забываетесь, лейтенант. Как себя ведете? — обиделся генерал.

— Меня волнует ваше присутствие. Вы поймете меня, если нам удастся осуществить план выхода из окружения. Один деликатный вопрос: вы когда-нибудь думали, как поступить, если попадете к ним в руки?

— Живым?

— Да, живым.

— Раздумывать о таких глупостях недостойно меня. Генералы живыми не сдаются. Без генералов человечество бы было обезглавлено. Кто бы вел народ на войны?

— Но на войне бывали генералы, которые сдавались.

— Это не настоящие генералы.

Ответы генерала приводили меня в восторг. Его цена росла, превосходя все ожидания. Такого пленника я как раз и хотел заполучить. Могу поклясться, за такого отдали бы не только Весну, но распахнули бы двери всех тюрем. Его пленение аннулирует десятки смертных приговоров и тысячи лет каторги. Никогда бы не думал, что генерал, в которого я бы с радостью всадил пулю, может стать такой ценностью. Это крупная разменная монета, хороший ключ для тюремных дверей. Какое веселье наступит, когда мы вернемся с освобожденными заключенными! Но об этом сейчас лучше не думать. Главное, чтобы и она и все другие вернулись. Комиссар бы осудил мой поступок, но когда он увидит, кого мы в обмен на генерала освободили, протянет руку ей и мне и поздравит нас. Я словно слышу его голос: «Вы выдержали экзамен на зрелость. Это настоящая любовь. А она не знает границ».

— Господин генерал, — продолжал Глухой, — согласен с вами, что настоящие генералы не позволяют себя взять в плен.

— Не только генералы, но в принципе и все наши офицеры.

— Оставим принципы. Предположим, что вы случайно попадаете к партизанам в руки. На войне всякое бывает. Предположим, что вас обманули. Вы даже рук вверх не подняли. Вот если бы мы были партизанами, что бы вы сделали?

— У вас больное воображение. Вы не имеете права рассуждать подобным образом.

— Человек на войне должен думать обо всем.

— Если уж так любите рассуждать, сами ответьте на свой вопрос.

— Я потребовал бы, чтобы меня обменяли на кого-нибудь, чтобы я мог продолжать борьбу.

— Согласен, хотя это предположение и глупое. Но для меня это был бы единственный выход.

— Для вас, однако, такой обмен представлял бы большую трудность. У партизан нет генералов.

— Ошибаетесь. Их генералы хотя и без звездочек, но для партизан они больше чем генералы.

— А если бы в обмен на вас потребовали, предположим, женщину?

— Вы меня оскорбляете, лейтенант!

— Нет. Это же только предположение.

— Какая же это женщина? Разве существует такая, которая представляет такую же ценность, как генерал?

— Это вроде как бы их женский генерал. У них ведь женщины воюют и командуют. К тому же она красива. Одна такая попалась в ваши руки.

— Что значит «в ваши руки»?

— Да, да в ваши. Я не ошибся. Мы уже отошли довольно далеко и можем вам представиться: я — связной Глухой, а товарищ — командир Испанец. Он эти дни командовал партизанами на Витуне. По его милости вы должны были отступить.

— Слишком жестокая шутка.

— Мы не шутим больше. Повторяю, мы отошли довольно далеко. Вы говорите с самыми настоящими партизанами. Как видите, случайно и генерал может попасть в плен. Сколько вас надо в этом убеждать? Руки вверх! Спасибо, обыскивать вас не стану. Можете опустить руки. — Глухой показал ему револьвер: — Одно движение — пристрелю вас из вашего же револьвера.

— Поздравляю вас, хоть вы и противник, если это правда.

— Правда. Вы наш пленник. Наши намерения вы теперь знаете. Убивать вас сейчас не станем. Возможно, в другой раз, когда поймаем снова. Мертвый вы для нас не представляете ценности. Только обмен.

— Какой обмен?

— На одну нашу женщину. Но не на обычную. Она стоит дюжины генералов. Вам бы дали премию, как первому генералу, которого обменяли на женщину.

— Вы меня оскорбляете. У пленных есть свои права.

— Боюсь, генерал, что оскорбляем ее, а не вас.

— А кто эта женщина?

— Перед ней вы бы упали на колени.

— А где она сейчас?

— У вас. Ее взяли раненой. Только так она и могла попасть в ваши руки.

— Знаю, о ком вы говорите. Но возможность обмена отпадает. За меня можете требовать кого угодно, только не ее. Этого не позволяет моя честь.

— Видите ли, генерал, мы за вами пришли только из-за нее. Для других у нас есть другие пленные. Правда, не откажемся, если нам в придачу дадите еще кого-нибудь из наших, из тюрьмы.

— Я стою намного больше.

— А сколько она стоит? Признаться, у нас разное мерило. Добро и зло не измеряются на одних и тех же весах.

— Я же генерал. Требуйте кого угодно, кроме нее.

— Сначала ее, а потом других.

— Это большое пятно на моей чести.

— Гораздо более тяжелое для девушки, — вмешался я.

— Невозможно, невозможно, я уже отдал приказ.

— О расстреле? — воскликнул я.

— Нет. Об обмене на несколько наших офицеров.

— Вы же, наверное, стоите больше, нежели несколько ваших офицеров.

— Мой приказ вошел в силу. Никто не может его отменить.

— А вы?

— Даже я. Неужели я откажусь от своего слова?

— Вы должны сделать это.

— Только под давлением.

— Не откажемся и от давления.

— Вы угрожаете?