Молодой лес - [21]

До начала остается минут десять. Комиссар и я стоим возле окна и тихо разговариваем. Несколько связных уснули позади нас на полу, словно эта война их и не касается. Устали. Их сну не мешает мысль о трухлявых деревянных стенах дома, которые пули будут дырявить, как тесто. Восхищаюсь ими и шалею, что я уже не тот юноша, который во время войны в Испании использовал для сна каждую минуту передышки. Тогда я отвечал только за себя и так же, как и они, верил в жизнь, предаваясь сну в такие моменты, когда многие засыпали, чтобы уже больше не проснуться.

Глухой непрестанно вертится возле меня и, улучив минуту, указывает мне глазами на соседнюю пустую комнату.

— Говори скорей, — повернулся я к нему, не сводя, однако, глаз с укрепленного здания напротив.

— Завтра на встречу с тобой приходит Весна.

— Какую встречу, ты свихнулся?

— Личное свидание.

— Ты что, меня дураком считаешь? Пойми, я не хочу быть дураком. Во мне есть и что-то более сильное, нежели желание и слабости. Прежде всего наша борьба.

— Верно, мой Бора. От сегодняшнего боя зависит и приход Весны. Она придет, если мы займем это местечко.

— Ты говоришь о ее приходе, как о совсем обычной вещи, хотя сам прекрасно понимаешь, что я не могу с ней встретиться. Говори прямо, какую кашу ты там заварил?

— Я не завариваю, я проясняю. Пригласил ее от твоего имени прийти сюда.

— Ты что же, раскрываешь наши планы?

— Ничего не раскрываю. Разве это тайна, что мы где-то нападаем? Каждый знает, куда идем. К тому же я ей не назвал это местечко. Временно окрестил его буквой А. Через несколько часов она сама узнает, что означает эта буква. Она спросила: «А вы его займете?» — «Не беспокойся, Весна, если уж Испанец возьмет кого-нибудь на мушку, у него не сорвется. Ты же, когда попалась на глаза, не устояла? Узнает, что ты придешь, возьмет наверняка, голову даю на отсечение».

— Так и сказал?

— Честное слово.

— Будет лучше, если ты займешься ею. Люби вместо меня.

— Знаешь, Испанец, давно я не слышал от тебя более умных слов. Поверь, уж я крутил бы любовь как следует. Согрешу, треснет меня эта твоя мораль по голове, и пускай, если есть за что. А какая польза от вашей любви? Приласкай девушку, обними, поцелуй — у революции от этого, поверь, не упадет ни волоска с головы. Встряхнись завтра…

— Тебе хорошо говорить — встряхнись. А как?

— Как? Смотри сам. К тебе же она придет. Ты ведь сам об этом мечтаешь?

— Как видно, ты нас решил поженить.

— Боюсь, что ты ее из-за своих принципов потеряешь.

— Ну подумай сам, Глухой, разве могу я сделать хоть один шаг дальше, не оскорбив того, что для нас сейчас самое святое?

— Ты слишком много говоришь об этом.

— Но я же не могу обманывать своих бойцов!

— Неужели ты думаешь, что все придерживаются твоих предписаний?

— Ты думаешь, она завтра придет?

— Уверен. Ты ее когда-нибудь видел в лыжном костюме?

— Нет. Тогда еще не было снега.

— Загорела, будто только что вернулась с моря.

— Ты, случайно, не принес письмо? — спросил я, краснея.

— Нет.

— Ты веришь, что она придет?

— Абсолютно.

— И что мы займем местечко?

— Если бы ты был таким командиром, как любовником, никогда мы его не заняли бы.

— Она что-нибудь передала?

— Видишь ли, совсем забыл… Спрашивала, умеешь ли ты танцевать.

— Зачем ей это?

— Вот чудак — зачем! Думает, что после освобождения села здесь будут танцы.

— Ты не сказал ей, что не умею?

— Сказал, что умеешь. Недаром же прошелся по всей Европе. Весна подрезала себе волосы. Немного. Чтобы выглядеть еще красивее. Это для тебя. Красивым все прощается.

Со стороны противника послышался кашель.

— Это домобран, — заметил Глухой. — Наш кашель. Кашляет громко, не прикрывая рот ладонью.

— Не ждут нападения.

— Раз так кашляет — не боится.

— Еще несколько минут — «закашляем» и мы.

— Люблю я твое спокойствие, Испанец.

— Спокойствие… Разве это спокойствие?

Не могу привыкнуть к мысли, что сегодня мы увидимся. Быть рядом, что может быть лучше? Почему я ей ничего не сказал о своей любви? Почему не ответил хотя бы на одно письмо? Было бы спокойнее ждать встречи. Что сказать ей? Она рискует всем, а я ничем. Зачем такие вопросы лезут мне в голову накануне боя? Не хочу ли я прикрыть ими страх за жизнь?

Разве жизнь всегда состоит из ряда лет, медленного роста, созревания, старения, умирания? Может быть, сегодняшний день заменит многие годы жизни, о которых не буду жалеть? Только придет ли она?

Сегодня я не смею погибнуть. Пусть в этом дне воплотится целая жизнь. Но война есть война.

Все получилось даже лучше, чем я представлял себе. Мне даже не удалось договорить до конца тех нескольких фраз, которые я приготовил. Меня прервал гомон домобранов и итальянцев. Они выскакивали с поднятыми руками из окон и дверей, словно состязаясь, кто опередит. Лучшего противника я не встречал в обеих войнах. Я даже не обиделся на них за несколько истраченных мною пуль. И за пулю, пробившую мою шинель, когда я держал речь. Не придется, видно, услышать татаканье пулемета и брать на прицел пулеметчика.

Будут ли у нас еще такие дни? Ни одних носилок для раненых, ни одного убитого. Все три колонны без потерь. До сих пор у меня не было настоящего праздника. Я не могу веселиться в полной мере, когда в отряде есть убитые. Привык стоимость победы измерять количеством жертв. Сегодняшнее торжество чистое — таких не знает война. К тому же и Весна придет. Хорошо, что мы напали на гарнизон ночью. Если бы мы сделали это раньше, не обошлось бы без потерь. Не жалею, что не ждал приказа.