Молодость - [7]

Раньше, желая почувствовать живой, еще не ушедший бабушкин запах, она подходила к шкафу, подолгу стояла рядом, не решалась открыть. И уж тем более никогда не доставала вещи: только трогала. Но сейчас, не думая, взяла любимую бабушкину кофту и закуталась в нее. Почувствовав, наконец, себя одетой, успокоилась, даже ненадолго заснула под убаюкивающий запах.

Очнувшись, позвонила в театр. Дедушки на месте не было, Елена пошла его искать. Лика ждала, еще не до конца отойдя ото сна, вдыхая тепло кофты, которая снова спасла ее. Вечерняя комната висела перед глазами, как мутная вода в аквариуме. И странно красовался в углу цветастый родительский подарок с ленточкой.

Наконец, послышались шаги, дедушка взял трубку.

– Деда, можно я к тебе приду?.. Ну просто… Помочь… Могу принести чего-нибудь.

– Похолодало, – ответил дедушка, – курточку накинь.

– У меня нету, дед, я так!

– Возьми бабушкину кофту в шкафу, вязаную, она тебе как раз.

Лика вся сжалась. Ей показалось, что дедушка видит ее.

– А можно? – спросила она.

– Можно, почему нельзя?

Теперь уже на законных основаниях Лика застегнула кофту, но тут телефон зазвонил снова: «…Уважаемый абонент! За вашим номером числится задолженность суммой сто двадцать рублей шестьдесят четыре копейки. Во избежание отключения…»

3

Девчонки из класса подняли бы ее на смех в таком наряде: юбка, кроссовки и бабушкина кофта. Но среди старушек в Сбербанке она выглядела очень даже «своей». Затесалась поглубже и ждала. Очередь не двигалась, время близилось к перерыву, и Лика в который раз стала проклинать себя за лень и медлительность. Сколько раз можно говорить: «Идти в сберкассу в полвторого – зря простоять». Что тут скажешь. Ты права, бабушка, глупая я. Вернее – ленивая. Лика безнадежно посмотрела на часы. Без пяти. Все ясно, можно уходить.

Она вышла и дворами, через рынок, направилась к театру. Было совсем тепло, непонятно почему дедушка сказал: «Похолодало». Может, потому что с утра набежали тучи, а может, просто ему самому стало холодно, он заболел? Испугавшись этой мысли, Лика ускорила шаг. Последние палатки рынка остались за спиной, перейти дорогу – и вот он, театр.

Она вспомнила, как часто ходила здесь в детстве. Бабушка крепко держала ее за руку, а она считала полоски «зебры». Почему-то иногда их было восемнадцать, а иногда семнадцать. Куда пряталась время от времени одна хитрая полоска, долго не удавалось понять. Сначала казалось, что это зависит от погоды, потом – от настроения. Лика уже знала все полоски в лицо, и каждый раз теперь не просто считала, а пыталась понять: какая из них с ней играет? Все разрешилось просто: проблема была в первом шаге. Если шагаешь с левой ноги, то «один» приходится действительно на первую полоску, а если с правой – почему-то на вторую. Жить стало скучнее, но считать «зебру» Лика не перестала. Она словно здоровалась с ней каждый раз и наблюдала, как та стареет. Медленно, из зимы в лето, из дождя в снег, «зебра» бледнела, стиралась, и чем дальше, тем больше Лика любила ее, как человека, жизнь которого прошла рядом. Лишь бы не покрасили… Она шла, считала полоски, а рука лежала в вечно горячей бабушкиной руке, чувствовала колкий рукав ее кофты. И вот теперь Лика сама была одета в эту кофту, и не краешек, а вся она кололась и согревала. Это было как-то странно. Бабушки рядом нет, а тепло есть.

Четырнадцать… Пятнадцать… Внезапно стало так грустно, как не было уже давно. Невозможно же вечно не плакать. Все говорят: «Не плачь, сейчас нельзя». Как будто есть такие дни, когда плакать будет можно, и скоро об этом объявят… Трамвай зазвенел где-то вдалеке… Девятнадцать… Двадцать… Двадцать одна… Откуда столько?

Бабушка изо всех сил рванула ее за руку и втащила на тротуар. Лика в страхе очнулась так же, как много раз посреди ночи, – увидев ее во сне, зная, что она мертва. Отзвук звенящего трамвая стоял в ушах, Паша крепко держал Лику за рукав. Она еще не понимала, что произошло, почему он здесь, почему полосок так много? Не отпуская запястья, Паша что-то отдал ей и бросился прочь. Лика очнулась, увидела в своих руках большой букет белых цветов и так же стремительно побежала к театру. Слезы всетаки вырвались наружу и лились, пока она летела ракетой по коридорам, перепрыгивала ступеньки и влетала в гримерку. Еще в полете Лика увидела Елену, наполовину загримированную в Графиню.

– Тсс, – Елена приложила палец к губам. Понятно, дедушка спит. Он иногда засыпал посреди дня. В такие моменты все дома замирали и ходили на цыпочках. Говорили шепотом, крышки от кастрюль старались не трогать, двери – не открывать.

Пока Лика летела, солнечные лучи высушили ее слезы. Она поменяла лапки на «мягкие» и бесшумно приземлилась у ног дедушки. Он был далеко, совсем не здесь, и спал очень глубоким сном. Голова склонилась на грудь, ноги стояли ровно, туфли вместе. Скромно, как аккуратный ученик, дедушка держал в руках парик Елены.

Лика отвела голову в сторону, вдохнула побольше воздуха и, повернувшись к дедушке, стала целовать его. Это тоже была ее детская, давно забытая игра: пока все ходили на цыпочках, она легко, нежнее нежного целовала спящего деда. От глаза к глазу, от морщины к морщине. Дед не реагировал, бабушка сердилась, а Лика торжествовала: попробуйте так поцеловать, чтобы человек не проснулся!