Молодая Раневская. Это я, Фанечка... - [55]

Тех дней единственных, когда

Нам кажется,

что время стало…"

Борис Пастернак, "Единственные дни"

На лето собирались снова в Святогорск, но Рудин написал, что ему не позволяют ехать в санаторий обстоятельства, а без Рудина ехать не имело смысла, потому что даже "сыгравшейся" труппе непременно нужен режиссер. К тому же хотелось бы порадовать шахтеров и персонал санатория несколькими премьерами. В общем, со Святогорском не сложилось, причем "не сложилось" неудачным образом. Письмо от Рудина пришло спустя неделю после того, как Фаина с Павлой Леонтьевной отказались от предложения режиссера Арсения Ридаль-Львина принять участие в летних гастролях по Кавказу, которые сам Ридаль-Львин называл "Большим Кавказским турне". Отказ очень сильно удивил Ридаль-Львина.

— Это же мечта, а не гастроли! — начал объяснять он, думая, что глупые актрисы не понимают своего счастья. — Все рядом — Тифлис, Сухум, Владикавказ… Благодатные места, где деньги сами сыплются с неба. Только руки успевай подставлять! На юге зритель щедрый и добрый. Вы меня еще благодарить станете.

— Мы уже оценили южного зрителя, — сказала Павла Леонтьевна. — Он замечательный, такой же замечательный, как и ваше предложение, Арсений Григорьевич. Мы вам очень признательны, но нас ждет рай…

То ли Ридаль-Львин быстро набрал труппу, то ли его обидел отказ, но когда Павла Леонтьевна спустя десять дней спросила его, нужны ли еще актеры для "большого турне", то услышала в ответ, что труппа полностью набрана.

Сидеть летом без дела не хотелось — скучно без дела, да и заработать не мешало бы. Начались поиски вариантов.

Смоленский театр, с которым договорились на предстоящий зимний сезон, ответил, что гастрольная труппа на лето набрана (смоляне обычно выезжали на лето в "хлебный" Мариуполь). Долго ждали ответа от Николая Синельникова, того самого, что держал до революции антрепризы в Киеве и Харькове. Николай Николаевич, которому уже стукнуло семьдесят, был не по возрасту бодр и энергичен. Синельников много работал и каждое лето по старой памяти, как он сам выражался, "баловался антрепризой". Теперь это, конечно же, называлось не "антрепризой", а "революционной бригадой артистов", но вся революционность труппы заключалась в одном-единственном спектакле, который давался в первые два дня. Обычно это был "Город в кольце", поставленный по одноименной пьесе пламенного большевика-подпольщика Сергея Минина, в которой рассказывалось о том, как Красная армия героически защищала Царицын, осажденный белыми. С третьего дня начинали играть что-то легкое, на что публика валила валом, вплоть до водевилей. Театральные деятели давно разобрались что к чему, усвоили новые правила и начали перекраивать старые пьесы на новый лад. Если "разжаловать" Ветренского из князей в простого дворянина, а для самого Льва Гурыча написать монолог, обличающий буржуазию и царизм, то можно спокойно ставить старый водевиль, за который в девятнадцатом или в двадцатом сурово наказывали. Вплоть до расстрела. Первым пример подал театр Вахтангова, поставив в 1924 году "Льва Гурыча Синичкина" с революционными куплетами, написанными Николаем Эрдманом. Арифметика учит, что плюс на минус дает минус. В революционном театре дело обстоит наоборот. Плюс, то есть — идеологически верные правки-добавки, накладываясь на вредную буржуазную пьесу, делают ее правильной и годной к постановке.

Синельников сначала обнадежил, а потом прислал письмо с извинениями и туманными объяснениями. Так, мол, и так, но не в этот раз, миль пардон.

— Лучше бы телеграмму дал! — в сердцах сказала Фаина, разрывая письмо в мелкие клочки, очень уж хотелось выместить зло хотя бы на ни в чем не повинной бумажке. — Теперь все.

Май на дворе, мы кругом опоздали. Придется торговать кожей с ж. ы!

— Кожей с ж. ы? — недоуменно переспросила Павла Леонтьевна, не веря своим ушам.

В присутствии Павлы Леонтьевны Фаина обычно избегала выражаться.

— Это выражение из Таганрога, — смутилась Фаина. — Был у нас на Соборной площади рыбный магазин Лазарева, лучший в городе, а там старшим приказчиком служил Рувим Самойлович, ужасный грубиян. "Чтобы тебе кожей с ж. ы торговать!" было его любимым проклятьем.

— Надеюсь, что до такой крайности дело не дойдет, — вздохнула Павла Леонтьевна.

Одна из актрис Передвижного театра писала, что собралась на лето в Архангельск и что в труппе много "дыр", то есть — незанятых вакансий. "Еще бы! — хмыкала Фаина. — Архангельск — это же край земли!" Но что поделать — нужда и на край земли погонит. Поехали в Архангельск.

Архангельск встретил наших актрис проливным дождем. Пока грузились на извозчика, вокзальные мазурики украли у Фаины чемодан. Из трех выбрали тот, в котором были лучшие платья, жемчужное ожерелье, подаренное Гутиным, еще несколько "побрякушек" и контрабандные духи, привозимые в Баку из Персии. Перед отъездом из Баку Фаина купила в запас три флакона. Духи стоили бешеных денег, но зато были настоящими французскими и замечательно пахли. В гневе Фаина перешла на идиш и прокляла вора всеми известными ей проклятьями, начиная с того, чтобы штаны его протерлись от шивы, и заканчивая пожеланием, чтобы его имя вернулось домой