Молодая кровь - [41]

Шрифт
Интервал

Дождь все лил и лил. Жирный Гас сказал:

— Можешь в таком случае и на меня рассчитывать наверняка. Я только об этом и мечтаю!

А Робби, прищурившись, глянул на Сонни-Боя и подумал, что тот как будто тайком подсмотрел его сон про битву негров и белых.

— А если бы я получил миллион, — сказал Робби сдавленным голосом, чувствуя холодный пот на лице, — я купил бы себе большой старинный дом, самый громадный и красивый на свете. Такой, чтобы хватило комнат для всей нашей семьи и для всех моих друзей. Я бы устроил там бассейн для плавания и площадку для баскетбола. Больше никогда бы не пустил мою маму работать. — И запнувшись, добавил: — И папу тоже. Потом купил бы фабрику и дал бы всем работу — и черным, и белым, но только начальниками сделал бы наших. И плату назначил бы всем хорошую, и не заставлял бы людей много работать.

Джонсон Живые Мощи еще раз сплюнул сквозь зубы (этому Робби тоже никак не мог научиться!) и пробурчал:

— Кончится ли когда-нибудь этот проклятый дождь?

— Черт, а мне вот хотелось бы проехаться на Север, — сказал Бен. — Я слыхал, что там очень хорошо. Куда-нибудь в Нью-Йорк, или Чикаго, или Детройт. Там, говорят, негров берут на какую угодно работу. И пускают во все кино и рестораны. Я, конечно, не очень-то этому верю, но посмотреть интересно. Самому посмотреть, собственными глазами.

Все ребята молча уставились на Бена. Капля дождя попала ему на самый кончик носа.

— У меня есть дядя и тетя в Вашингтоне, — продолжал Бен. — Вот хорошо бы к ним съездить!

Его перебил Жирный Гас:

— Брось, парень, ерунда это, вот что! Мне мистер Рэй говорил, а уж он знает такие вещи. Рэй Моррисон — негр с головой. Он говорит, что в Америке всюду, куда бы ты ни пошел, белый — это белый, а негр — это негр. И где только он не побывал!

Особенно плохо, говорит, неграм в Вашингтоне. Никакой разницы—что там, что на Миссисипи!

— Не может быть! Ведь это столица Соединенных Штатов! Там же все правительство!

— Один черт, хоть и столица! Раз Рэй говорит, значит, так. Он ведь там побывал! — Гас поглядел на ребят и убедился, что они внимательно слушают. А дождь молотил по крыше так, что, казалось, продырявит ее насквозь. — Я правду говорю; если не верите, сами спросите мистера Рэя! Один негр из Алабамы как-то утром зашел в ресторан в Вашингтоне. Здоровый был дядя и умел за себя постоять. И ничего бы не случилось, если бы не не начали.

Он был в приличном костюме и за словом в карман не лез. А это и хорошо и плохо. — Ребята уже начали посмеиваться. — Ну вот, на чем это я остановился? Значит, садится он за столик в шикарном вашингтонском ресторане, к нему подходит белый официант и спрашивает, кого он ищет. А негр ему отвечает: «Никого я не ищу, просто хочу позавтракать». Тогда этот крэкер говорит: «У нас черных обезьян не бывает». А негр ему отвечает: «Я и не прошу у тебя обезьяну. Ты мне подай вареную говядину!» Ребята хохотали, стучали голыми пятками об пол, хватались за животы, хлопали себя по ляжкам; кое-кто начал кашлять. Сонни-Бой заливался резким, пронзительным смехом, напоминавшим отдаленный собачий лай. Потом он перестал смеяться и сказал:

— Крэкер-то этот наверняка потерял штаны со страху!

Джонсон Живые Мощи, задохнувшись от смеха, долго откашливался и наконец выговорил:

— Да. Вот молодец черномазый! Жирный Гас смерил его строгим взглядом:

— Эх, парень, и не стыдно тебе говорить «черномазый»? Прямо удивляюсь, неужели ты не можешь сказать «негр»? Хоть морда у тебя желтая, но ведь это еще не значит, что ты белый!

Джонсон Живые Мощи так смутился, что не знал, куда деваться. Он посмотрел на ребят: лица у них стали серьезные; видно, обдумывали то, что сказал Гас. Робби сделалась тошно при одном воспоминании — сперва неясном, а после более отчетливом, как он с Гасом поспорил тогда в школьной уборной из-за этого слова и Гас налетел на него: «Поди ты со своей мамочкой!» А сейчас Гас, даже не глядя в его сторону, так здорово отчитывает Джонсона:

— Как же ты заставишь белых прекратить это, если сам ты, сукин сын, говоришь «черномазый»?

— Идиот тот негр, который сам себя называет черномазым! — вставил Бру Робинсон таким тоном, точно он только сейчас открыл эту истину.

— Это же самоубийство, — отозвался Робби, — и страшнее, чем зарезать кого-нибудь!

Он вытер глаза тыльной стороной ладони. Дядя Рэй рассказывал много разных историй, но эту мальчик слышал в первый раз. Робби долго еще смеялся, представляя себе негра в вашингтонском ресторане. Потом подумал, что правильно они с Гасом и Бру отчитали цветных, которые называют себя черномазыми. Это хорошо! Да, мать — самая умная из всех женщин на свете — и черных и белых! Внезапно Робби охватило необыкновенное чувство тепла и радости, какое бывает в холодный зимний день, когда наешься досыта и сядешь возле раскаленной круглой печки. Робби оглядел ребят, и все они показались ему родными, и это согрело его так, словно он проглотил много чашек горячего чаю. Вглядываясь в знакомые лица, он думал: «Вот если бы так было всегда, если бы можно было остаться товарищами на веки вечные!»

Бен Реглин глянул на Робби и покачал красивой головой:


Рекомендуем почитать
В горах Ештеда

Книга Каролины Светлой, выдающейся чешской писательницы, классика чешской литературы XIX века, выходит на русском языке впервые. Сюжеты ее произведений чаще всего драматичны. Герои оказываются в сложнейших, порою трагических жизненных обстоятельствах. Место действия романов и рассказов, включенных в книгу, — Ештед, живописный край на северо-западе Чехии.


Цветы ядовитые

И. С. Лукаш (1892–1940) известен как видный прозаик эмиграции, автор исторических и биографических романов и рассказов. Менее известно то, что Лукаш начинал свою литературную карьеру как эгофутурист, создатель миниатюр и стихотворений в прозе, насыщенных фантастическими и макабрическими образами вампиров, зловещих старух, оживающих мертвецов, рушащихся городов будущего, смерти и тления. В настоящей книге впервые собраны произведения эгофутуристического периода творчества И. Лукаша, включая полностью воспроизведенный сборник «Цветы ядовитые» (1910).


Идиллии

Книга «Идиллии» классика болгарской литературы Петко Ю. Тодорова (1879—1916), впервые переведенная на русский язык, представляет собой сборник поэтических новелл, в значительной части построенных на мотивах народных песен и преданий.


Мой дядя — чиновник

Действие романа известного кубинского писателя конца XIX века Рамона Месы происходит в 1880-е годы — в период борьбы за превращение Кубы из испанской колонии в независимую демократическую республику.


Геммалия

«В одном обществе, где только что прочли „Вампира“ лорда Байрона, заспорили, может ли существо женского пола, столь же чудовищное, как лорд Рутвен, быть наделено всем очарованием красоты. Так родилась книга, которая была завершена в течение нескольких осенних вечеров…» Впервые на русском языке — перевод редчайшей анонимной повести «Геммалия», вышедшей в Париже в 1825 г.


Кокосовое молоко

Франсиско Эррера Веладо рассказывает о Сальвадоре 20-х годов, о тех днях, когда в стране еще не наступило «черное тридцатилетие» военно-фашистских диктатур. Рассказы старого поэта и прозаика подкупают пронизывающей их любовью к простому человеку, удивительно тонким юмором, непринужденностью изложения. В жанровых картинках, написанных явно с натуры и насыщенных подлинной народностью, видный сальвадорский писатель сумел красочно передать своеобразие жизни и быта своих соотечественников. Ю. Дашкевич.