Молодая кровь - [175]

Шрифт
Интервал

А старший, Оскар, скромно стоявший возле изгороди, подошел к отцу и сказал:

—  Я-то не пошел бы с ними, па. Мне и говорить об этом не надо. Зачем я стану ловить бедных негров? Они мне ничего плохого не сделали!

Оскар оглядел темный дворик и подумал, что скоро начнет светать. Пора идти, если решил. В Кроссроудзе стояла такая безмятежная тишина, что просто не верилось, будто здесь могло стрястись ужасное событие и назревает что-то еще более страшное. Такая тишина, что слышен был малейший шорох в курятнике. Ну, пора! Оскар выглянул из-за угла дома на улицу.

—  Па, ты куда?

Оскар обернулся и в предрассветной мгле разглядел старшего сына, стоявшего в одних трусах. Этот мальчик всегда как-то больше льнул к отцу, чем остальные сыновья. В детстве, бывало, куда он, туда и маленький Оскар. Словом, папин сын. Только с ним отец и говорил откровенно.

—  Не спится мне, сын. Пойду пройдусь.

—  А можно мне с тобой?

—  Ну зачем же? Я только пройдусь — и домой. Скоро приду обратно.

—  И я с тобой, па!

Во мраке смутно белела фигура полуодетого семнадцатилетнего юноши. Оскар поглядел на сына и сказал:

— Ладно, тогда поскорей надевай штаны. — И какого дьявола парень проснулся? Плохо спит — отцовская черта. Он вообще копия отца, все это признают.

Они зашагали по пыльной дороге в сторону Рокингема. Оба молчали, но они и без слов понимали друг друга. Сын был ростом с отца и такой же широкоплечий, только потоньше в талии.

—  Куда мы идем, па? — спросил он наконец.

—  В Рокингем.

—  За…зачем?

—  Искать Джо Янгблада.

Юноша остановился как вкопанный и с изумлением поглядел на отца.

—  Нет, что ты, сын, не по такому делу! Не по такому, конечно! Мы просто узнаем, не нужна ли наша помощь.

—  А почему же у тебя пистолет торчит из кармана?

—  А потому, что неизвестно, сын, какая помощь им понадобится! Надо быть готовыми. — В памяти всплыла фраза про ружья наготове.

—  А что, если нас встретит кто-нибудь из белых?

—  Не знаю, сын. Не могу тебе сказать. Тогда посмотрим. Заранее что загадывать!

—  О! — протянул юноша, и они пошли дальше в брезжущем свете дня. Возле дороги еще мерцали, как ночью, светляки, но в городе уже кудахтали куры, заливались лаем собаки.

— Вот слушай и рассуди, сын, — заговорил Оскар. — Злее змеи, чем старый Мак Тернер, нигде не сыщешь, хоть весь лес обыщи. Нет, все же есть, пожалуй, еще один такой — Лэм Дэйвис. А вот лучше людей, чем Янгблады, не найдешь на всем божьем свете — ни среди белых, ни среди цветных. Слушай дальше. Когда я работал на заводе, Мак Тернер просто изводил меня: то не так да это не так. Он меня и прогнал оттуда. Какой же я был бы идиот, если бы пошел с этой белой шантрапой, с этой бандой олухов выслеживать Джо Янгблада за то, что он не дал Маку украсть у него трудовые гроши! — О! — протянул еще раз сын.

—  Никакой мне не друг этот проклятый Мак Тернер, и плевать я хотел на то, что у него белая кожа! — злобно проворчал отец, словно сын возражал ему, хотя на самом деле он спорил с самим собой, и юноша это понимал.

Так они шагали вместе по дороге в этот предутренний час, и Оскар хотел, чтоб сын понял, почему он считает своим долгом не просто уклониться, как тогда, в детстве, от участия в облаве на негра, затеянной белыми бедняками, не просто убежать прочь, как тогда убежал от заводских ворот во время забастовки, а сделать нечто иное, большее. Теперь он стал зрелым человеком, и сознание его тоже стало зрелым. Но выразить все это словами Оскар не умел, он даже самому себе не мог это толком объяснить. Предутренние звуки наполняли воздух. «Только бы не встретить белых по дороге!» — неотступно думал Оскар. Он вспомнил о тех двух работниках гостиницы, которые, как и он, подписали заявление в профсоюз, и порадовался, что их не было среди этих одурманенных горожан, гурьбой валивших мимо его дома вчера вечером. Возможно, они примкнули к другой такой же компании, но, слава богу, хоть он их не видал! Оскар краем глаза поглядел на решительное лицо своего сына. Он уже, наверное, сто раз рассказывал мальчику про свою встречу с Джимом Килгроу на квартире цветного учителя.

Наконец сын первый нарушил молчание.

—  Вот уж и Рокингем виден, — сказал он сиплым, срывающимся голосом.

— Да, правда, — отозвался Оскар.


Люди в Рокингеме бодрствовали всю ночь — они залегли в канавах, стояли за деревьями, прятались на террасах, и взоры всех были устремлены на восток, откуда явилась к ним беда и могла явиться снова. Все вглядывались в редеющую тьму, туда, где начинался рассвет и уже розовела заря.

Этой ночью они так упорно вглядывались в темную дорогу, что почти научились видеть в темноте. Но когда пришла беда, в этом не оказалось надобности. Внезапно свет факелов прорезал мрак, и отчетливо стали видны фигуры куклуксклановцев в белых балахонах и крэкеров в рабочей одежде с ружьями в руках. Никто из негров не стал терять времени и не побежал советоваться с Рэем Моррисоном или с Гасом Маккеем: усталые люди были взвинчены до предела, и пальцы машинально ощупывали курок. И не успели еще белые приблизиться, как, разрывая ночную тишину, грянули выстрелы. Зацокали пули, поднимая пыль. Мгновенно рассеялась толпа на дороге, люди с факелами и в белых балахонах кинулись назад, взметая столбы пыли. Долго еще лаяли им вслед винтовки, даже когда они исчезли из виду. С тех пор прошло часа четыре, но никто не сомкнул глаз ни на минуту: хмурые, наэлектризованные, все ждали нового налета. Но было тихо. Теперь уже скоро утро.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.