Молнии - [26]

Хотя у Грегора и без того полон шкаф галстуков, а уж Вордсворт ему и подавно не нужен, он весь вечер старается не выказывать своего дурного настроения. Правда, он никогда не улыбается, но к этому все уже привыкли, зато умеет, если нужно, выглядеть дружелюбным и общительным, в ожидании тонко рассчитанного момента, когда удобно будет распрощаться — желательно пораньше, но вместе с тем не слишком рано, чтобы хозяева не вообразили, будто он заскучал. Единственное, что немного согревает ему душу, это минута в прихожей наедине с Этель: пока Норман, отвернувшись, разливает по рюмкам свои кошмарные дижестивы, она выходит его проводить и, вероятно, слегка захмелев, в шутку обматывает ему шею дареным галстуком. Несмотря на свое отвращение к физическим контактам, даже если рядом Этель, несмотря на мгновенный панический страх, что она хочет его задушить, он удивленно констатирует, что ему приятно. Признайтесь, Грегор, уж не эрекция ли это? Ну же, смелей, один раз не в счет!

Вернувшись в «Уолдорф» с галстуком на шее и Вордсвортом под мышкой, Грегор находит в вечерней почте ответ на свое письмо Моргану-младшему. В конверте лежит счет на 684,17 доллара — проценты на займы, полученные Грегором от Моргана-старшего, сопровождаемые сердечными рождественскими пожеланиями наследника. Значит, с этой стороны больше ждать нечего, и наступающий год не сулит ничего хорошего.

В ожидании лучших времен, Грегору предстоит проводить дни, почти ничем не заполненные, непривычно праздные для человека, которого никогда не видели сидящим без дела. Теперь он раньше ложится спать, позже встает, уже не так регулярно бывает у себя в офисе, а если и бывает, то обычно валяется на своем черном диванчике. В эти бесполезные часы — впрочем, все часы кажутся ему бесполезными — он разрабатывает начерно идеи, касающиеся, например, гидравлического привода, или другие проекты, которые, впрочем, тут же предает забвению: автомобильный спидометр, прибор для управления морскими приливами или бескрылый летательный аппарат. Последний представляет собой параллелепипед, напоминающий газовую плиту, который в случае необходимости может влетать или вылетать через окно. Такая идея, вероятно, вызвала бы у нас ироническую улыбку, будь мы расположены улыбаться, ибо на первый взгляд она выглядит абсолютно бесперспективной. И оказались бы глубоко неправы: пятнадцать лет спустя этот проект блестяще воплотится в самолете с вертикальным взлетом и посадкой — увы, слишком поздно для Грегора, хотя он и теперь машинально подаст заявку в патентное бюро.

Какими бы ни были его проекты, похоже, что Грегор утратил в них веру. Череда ударов судьбы сделала свое дело: невзирая на скромную славу и светские успехи, он впервые не чувствует никакого желания работать, не ощущает ни горечи, ни озлобления; ему остается только сидеть и ждать, что будет дальше, вот и все; жизнь стала похожа на унылую приемную у врача, с той лишь разницей, что в ней нет ни смятых глянцевых журналов на низком столике, ни тревожных взглядов, которыми обмениваются пациенты.

23

Тем временем его кредиторы тоже терпеливо ждут. Поскольку Грегор всегда забывал о них напрочь, словно их и на свете не было, они ждут уже так долго, что и сами не очень-то уверены в собственном существовании. Им кажется, что эта великая личность, этот всемирно известный гений, пускай потерпевший фиаско, настолько выше их, жалких бедолаг, что они даже помыслить не смеют о взыскании с него долгов.

Возможно, в силу эффекта инверсии, Грегор, с его манией величия и презрением к закону, в конце концов вообразил, будто эти людишки сами у него в долгу, а он оказал им великую честь, связав себя с ними долговыми обязательствами, которые в его глазах выглядят чуть ли не дворянскими грамотами; если рассматривать ситуацию в таком разрезе, со стороны его заимодавцев было бы величайшим позором и вероломством отстаивать свои права на возмещение убытков. Но, как ни крути, долги остаются долгами, на них еще накапливаются проценты. Как ни крути, кредиторы остаются кредиторами, и их терпение уже подходит к концу: достаточно малейшего повода, чтобы дело обернулось против Грегора.

Все началось с незначительного иска местных налоговых органов; сумма настолько мала, что Грегор счел ее не стоящей внимания, а зря, ибо она-то и станет тем самым поводом, который спровоцирует целую лавину несчастий: юридическая машина приходит в действие, и вот Грегора уже вызывают в суд, словно какую-то мелкую шушеру. А уж когда в дело вмешиваются налоговые органы — просьба не путать с физическим лицом, закон, как известно, дает дозволение и право частным лицам предъявлять свои требования. С этого момента тучи сгущаются с невероятной скоростью, и поправить уже ничего нельзя: выясняется, что Грегор куда беднее, чем можно было подумать, чем думал он сам, ибо его бухгалтер никогда не смел намекнуть своему шефу на отсутствие средств. Грегор вынужден признать, что он не только остался без гроша в кармане, но и задолжал гигантские суммы огромному количеству людей, в том числе портным, сапожникам, галантерейщикам, рестораторам, флористам и другим поставщикам, не говоря уж о целой армии субпоставщиков, а главное, «Уолдорф-Астории», где он годами вел роскошную жизнь в кредит.