Молли имеет право - [31]

— Филлис не нравится слово «суфражетки». А мне скорее наоборот. Ну, просто как слово. Если не вникать в подробности, суфражистки — это те, кто верит, что можно изменить мир… даже не знаю… написав письмо члену парламента или как-нибудь ещё в том же роде. А суфражетки предпочитают действие: ну, вроде разбитых окон, цепей и всего такого.

— Может, в следующий раз, когда пойдём на митинг, нам стоит замаскироваться? — предложила Нора, подливая себе чаю. — На случай, если снова появится кто-нибудь из знакомых. Хотя даже не представляю, как именно.

— Можно попросить Кэтлин сделать для нас пару шляп, — хихикнула я. — С гигантским ананасом, капустой или чем-нибудь подобным на голове нас всё равно никто не узнает: все будут слишком заняты разглядыванием войлочных овощей.

— Тс-с-с! — шепнула Нора, указывая на дверь. Я обернулась и увидела, что в чайную входит та самая Кэтлин, а следом за ней и Филлис.

— О, вот вы где, — сказала она.

— Ты сама велела нам сюда прийти! — возмущённо воскликнула я.

— Но я вовсе не была уверена, что тебе можно доверять.

— Ну, должна сказать, это весьма недурной способ завести беседу с человеком, который только что спас тебе жизнь.

— Спас тебе жизнь? — сквозь смех повторила Кэтлин. Смех у неё ужасно раздражающий. Сомневаюсь, чтобы она когда-либо воспринимала меня всерьёз.

Я рассказала ей о миссис Шеффилд и Барнаби. У Филлис хватило совести слегка потупиться.

— Прости, ты права, — признала она. — Спасибо вам обеим, что предупредили. Я предпочла бы без крайней необходимости с родителями не ссориться.

И протянула мне экземпляр «Права голоса для женщин»:

— На, почитай, а мы пока отойдём.

Они направились в крохотную уборную, а мы с Норой принялись листать журнал. Он оказался ужасно интересным, с множеством рассказов о драматических событиях в Лондоне.

— Совсем как в «Не сдавайся»! — ахнула Нора. — Только по-настоящему!

Потом Филлис и Кэтлин вернулись, и Филлис снова убрала «Право голоса для женщин» в сумку.

— Ладно, девочки, — сказала она. — Пора по домам.

— Что, даже чаю не попьёте? — удивилась я.

— Нет времени, — отрезала Филлис. — Если вернёмся слишком поздно, мама с папой начнут задавать вопросы.

Сказать по правде, я вовсе не возражала против возвращения домой, поскольку совершенно вымоталась за день. Оказывается, быть активной суфражеткой (а по мне, ползать на четвереньках, чтобы спасти Филлис, — явное проявление активности) весьма утомительно. В общем, добравшись до дома, я так устала, что едва ли смогла бы оправдаться перед мамой, сразу заметившей пятна от травы у меня на юбке. К счастью, Филлис проявила порядочность и за меня заступилась.

— Это всё моя вина, мам, — сказала она. — Мы гуляли по лужайке, и я её отвлекла, хотела показать лорда-лейтенанта, вот она и споткнулась о корень. А это оказался вовсе не лорд-лейтенант, — добавила она. — А просто какой-то мужчина в цилиндре.

— Ох, беда с вами, — сказала мама. — Надеюсь, в будущем вы обе будете внимательнее. А теперь идите переоденьтесь и выпейте чаю.

Пока мы с Филлис поднимались наверх, я сказала:

— Спасибо, Фил.

— Ты это заслужила. Но, — добавила она суровым тоном, — больше я тебя на митинг не возьму.

— Ну Филлис! — взмолилась я.

— Пойми, это чудесно, что ты помогаешь нашему делу. Но, если ввяжешься в то, чего мама с папой не одобрят, я за тебя отдуваться не буду. Так что, пока не подрастёшь, придётся поддерживать нас только мысленно. Хотя я надеюсь, что к тому времени у нас уже будет право голоса.

— Ну ещё разок!

Но Филлис молча ушла к себе в комнату. Впрочем, держу пари, я заставлю её передумать. Как сказала Нора, я могу быть очень убедительной.

Однако времени на раздумья у меня оказалось не слишком много, поскольку на следующий день после мессы нам пришлось нанести еженедельный визит тёте Джозефине.

— Похоже, с утра шёл дождь, — сказала мама, пока мы тащились по бесконечно длинной дороге, ведущей к дому тёти Джозефины. — Какая удача, что он уже кончился.

Я вовсе не считала удачей необходимость битый час сидеть в душной гостиной тёти Джозефины, выслушивая её жалобы на слуг. Их у неё двое, хотя живёт она одна: сын в армии, а муж, дядя Джерард, несколько лет назад умер. Он был куда лучше тёти Джозефины, хотя тоже довольно скучный. В общем, сейчас у тёти Джозефины есть кухарка и горничная, а для чёрной работы ещё и подёнщица, приходящая два раза в неделю, — это в два с лишним раза больше прислуги, чем у нас, а нас как-никак шестеро. При этом у тёти Джозефины нет даже собаки или кошки.

— Не знаю, за что я плачу этой девчонке, — ворчала она. — Спускаюсь на днях на кухню, а она спит себе, уронив голову на кухонный стол, хотя должна бы полировать серебро.

«Эта девчонка», между прочим, — мамина ровесница, а если она и уснула, то лишь потому, что тётя Джозефина заставляет прислугу вставать в половине пятого и разжигать все камины, чтобы к её пробуждению дом «должным образом прогрелся». Камины у неё в каждой комнате и горят практически круглый год, поскольку она утверждает, что ей зябко. Кроме того, прислуге не разрешается ложиться, пока тётя Джозефина не уснёт, а у неё бессонница, так что им приходится сидеть допоздна и греть ей молоко. Ужасная тиранша.