Молитва за отца Прохора - [95]

Нам с соседом ничего не оставалось, как сесть в телегу и отправиться домой. Когда уже под вечер домочадцы Томании увидели, что мы возвращаемся одни, и услышали, что случилось, они пришли в ужас. Во дворе причитали, как на похоронах.

Через три дня нас вызвали в Ужице и передали гроб с телом только после того, как Благоев отец и два свидетеля подтвердили, что это действительно его сын. Между тем пострадавший милиционер умер. Томания предстала перед судом и была осуждена на девять лет, так как (как было сказано в приговоре) убила сотрудника милиции при исполнении служебных обязанностей. Ей бы дали и больше, но приняли во внимание как смягчающее обстоятельство ее душевное состояние на тот момент.

Томания отсидела весь срок и вернулась домой в 1956 году. Была совершенно сломлена и душевно и физически и вскоре умерла. А я сказал: «Дай Бог, чтобы ничего подобного больше не повторилось!»

Ну а теперь вернемся к событиям первых послевоенных лет. Летом 1947 года в день святого великомученика Пантелеймона я собирался отправиться к пещере Кадженица на горе Овчар, о которой я Вам когда-то рассказывал. В ней хранятся мощи людей, бежавших от турок в 1815 году и умерших в изгнании. Я хотел зажечь свечу за душу своего далекого предка Петрония, отца моего прапрадеда, и его семью.

Именно в этот момент ко мне приехали Живорад Шипетич и учитель Жарко Йовашевич. Я всегда был рад повидать этих людей. А они друг к другу были очень привязаны, часто и с удовольствием встречались, очень любили пообщаться. В тот раз они мне передали, что мой приятель, отец Милорад Коляич, приходский священник церкви Рождества пресвятой Богородицы в Прилипаце у Пожеги, просил незамедлительно его посетить. Этот прекрасный человек прослужил в Прилипаце двадцать пять лет, когда в середине шестидесятых его заменил в этом храме другой достойный священнослужитель – отец Йован Лукич, тоже занимавший это место достаточно долго.

Было раннее утро, и я решил, что успею сходить и на Овчар, и в Прилипац. Двое друзей прибыли ко мне на двуколке, и когда узнали о моих планах, решили сопровождать меня. Так мы в их двуколке и поехали. Когда мы приблизились к подножью горы, двуколку оставили у Боривоя Пантелича в Дучаловичах, это его жена Загорка летом 1943 года предупредила меня о приближении болгар и тем спасла от мучений. Здесь к нам присоединились Райко Сретенович из Турицы с сыном, маленьким Войо, все вместе по тропинке мы направились в горы.

Поднявшись довольно высоко, мы остановились, чтобы полюбоваться видом. Перед нами открывалась панорама Драгачева, купающегося в лучах летнего солнца. Учитель Жарко сказал:

– Как раз в это время четыре года назад в Драгачеве был настоящий ад.

– Тогда все пропахло гарью и копотью, – сказал Милорад. – А такие раны долго не зарастают.

– Братья, Господь никогда не позволяет злодеям их кровавый пир довести до конца, – ответил я, глядя вдаль. – Он всегда позаботится о том, чтобы нить жизни не прерывалась.

– Отец, ты помнишь, как я позвал тебя на помощь, когда готовились сжечь дом Янко Поповича в Тияне? спросил меня Жарко.

– Еще бы я забыл! Такие минуты человек хранит в памяти всю жизнь!

– Но ведь дом Янко остался нетронутым, насколько я знаю? – спросил Райко.

– Верно. Благодаря тому, что в вожаке кровожадной стаи проснулся добрый человек и христианин. Я не стал им напоминать, что именно способствовало неожиданному перевоплощению.

– Отец, как получилось, что дом дяди Янко не сожгли, если его уже набили соломой? – спросил меня маленький Войо.

– Видишь ли, малыш, всемогущая рука Господа в тот день их остановила, – вместо меня объяснил мальчику его отец Райко.

Мы замолчали. Каждый перебирал в памяти страшные воспоминания, каждый ощущал глубокие шрамы на своей душе, которые оставили те мрачные дни. Перед моим мысленным взором вновь ожили сцены помрачения человеческого сознания. Я видел сожженные дома, слышал рыдания женщин и крики детей. В моих ушах звучала музыка ночи на Милоевичевом холме[20], где гуляли каратели, вновь я видел поручика Самарджиева у священного дерева на Вилином поле в одежде моего убитого брата, видел себя самого, привязанного к дереву подле горящей церкви, женщину из Граба, везущую убитого болгарина, слышал голос матери Даринки, когда меня уводили: «Куда вы его ведете, ироды окаянные? Что он вам сделал?» и свой голос: «Не печалься, матушка! Увидишь еще своего сына!» И ведь ее глаза действительно меня увидели ровно через два года.

Мы пошли дальше, не говоря ни слова. Меня охватили мучительные воспоминания об этой тропинке, которой я шел когда-то с отцом Пахомием и молодым послушником Гойко Стойчевичем, спасаясь от болгарских солдат. Мы перешли на северную сторону Овчара, и перед нами как на ладони предстал Каблар по ту сторону Моравы. Я вижу пещеры Турчиновац и Саввина Вода, в которых мы провели страшную ночь, а Гойко увидел вещий сон.

Мы подошли к пещере Кадженица с крестом перед входом. Сюда я часто приходил как паломник, чтобы поклониться памяти усопших мучеников. Мы заходим внутрь, где в бетонных криптах хранятся мощи. Крестимся и зажигаем свечи. Из сумки достаю кадило и начинаю каждение. Легкий аромат тимьяна заполняет небольшое каменное помещение. Я будто слышу вопли жертв, причитания женщин, плач детей.