Молитва за отца Прохора - [51]
Он опять останавливается, смотрит на меня и говорит:
– Отец, вы меня слышите?
– Слышу.
– Вы знаете, зачем я вас вчера позвал к себе?
– Не знаю. Может, для того, чтобы избить?
– Я сожалею, это случилось непреднамеренно. На самом деле вы не были нужны мне как стукач, их здесь хватает. Вы нужны мне как священник, как посредник между мной и Господом Богом. Хочу покаяться в своих грехах, отец.
– Грех человеческий – не слово на бумаге, которое можно стереть одним движением резинки, – сказал я ему уверенным голосом.
– Значит ли это, что у меня нет надежды?
– Я это не сказал. Надежда есть всегда, так как Бог милостив. Но почему бы вам не пойти в церковь, где вас исповедуют? Почему вы требуете это от меня в таких неподходящих условиях?
– Отец, вы не понимаете. Если я пойду в храм, меня там узнают, и это сразу станет известно всем.
– Никто не узнает о вашем покаянии, для этого есть тайна исповеди, ни один священник не посмеет ее нарушить.
– Хорошо, но поймите меня. Я вам полностью доверяю именно здесь, а в церкви мне могут отказать.
– Значит, вы уверены, что я соглашусь?
– Вы в ином положении, за отказ я могу с лихвой на вас отыграться, а перед другими священниками я бессилен.
– Вы ошибаетесь, господин Вуйкович, если считаете, что я в вашей власти и вы можете повлиять на меня силой. Надо мной есть только одна власть – Господа Бога и никого более. Я и здесь так же свободен, как и птица в лесу.
– Как вы себе это представляете, отец? Как человек, сидящий в застенке, может быть свободным?
– Мы не понимаем друг друга. Вы можете меня мучить, даже убить, но душа моя вам неподвластна. Она упорхнет к Всевышнему, как перепелка со скошенного поля.
– Красиво сказали, но будьте уверены, вашу услугу я высоко оценю, могу вам хорошо отплатить.
– Чем вы мне можете отплатить? От материальных благ мне в жизни уже ничего не надо, нет того, что бы меня привлекало, чего бы мне не хватало.
– Знаю, отец, вы скромный человек. Но я могу вам подарить самое ценное, что может быть, – жизнь!
– Господин Вуйкович! – почти закричал я. – Не можете вы мне подарить то, чем вы не владеете. Жизнь мне подарил Господь, она принадлежит Ему.
– Отец, вы должны понять, человеческие жизни здесь в моем распоряжении, я составляю списки, кому жить, а кому – нет.
– Человече! Не кощунствуйте! Не приписывайте себе силу Господа.
– Такого, как вы, я жду уже давно.
Я молчал и смотрел на него, а он продолжил:
– Я очень обрадовался, когда увидел по документам, что вы – священник.
Я все так же смотрел и молчал.
– Отец, я обеспечу вам все, что необходимо для совершения обряда, вы сами скажите, что вам потребуется.
– Мне ничего не требуется для обряда, который я не собираюсь проводить.
– Я принесу вам крест, евангелие и все остальное, только перечислите.
– Я уже сказал вам, что мне ничего приносить не надо. Святой обряд не выполняют на месте пыток.
– Это чистилище, а не место пыток. Здесь я отделяю зерна от плевел.
– Много зерен вы просто уничтожаете.
– Прошу вас, не говорите больше так. Я вас покидаю, даю вам время на размышление, следующей ночью приду опять.
– Ради этого можете не приходить.
– Хочу вас предупредить, что о моем посещении вы не должны никому говорить, об этом знаем только мы двое и Бог.
Он вышел и запер дверь. За все время нашего разговора надзиратель не появлялся. Думаю, Вуйкович приказал, чтобы той ночью к моей камере никто не приближался.
Да, доктор, вы правы. Он послал меня в карцер только затем, чтобы там я его исповедал. Утром мне принесли завтрак, неожиданный в здешних условиях: жареный картофель с колбаской и салат из помидоров. Надзиратель принес его по приказанию Вуйковича. Другие заключенные могли только мечтать о подобном. Дал мне и воды. От еды я отказался, воду взял. Было бы не по-людски так питаться, когда мои товарищи умирают с голоду.
Следующей ночью я пытался оставаться спокойным, но мне это плохо удавалось. Я нервничал. Задавал себе вопрос, почему этот палач привязался именно ко мне. Не верится, что я первый священник, который оказался в этом лагере. Скорее всего, все предыдущие отказались от просьбы освободить его душу от страшных грехов.
Я был голоден как волк. Спать не мог, ходил тудасюда по камере. Через окошко видел звезды на небе, стал на колени и помолился:
Где-то около полуночи сон одолел меня. И тут раздались шаги, которые меня разбудили, кто-то приближался к камере. Я знал, что надзиратель не ходит в такое время. Дверь распахнулась, на пороге стоял Вуйкович. Приветствовал меня с улыбкой. Мучитель улыбался своей жертве!
– Отец, как вы спали? – спросил он меня.
– Никак.
– Почему вы отказались от еды, которую я вам послал? Вы это заслужили.
– Ничего отличного от других я не заслуживаю, ответил я ему строгим голосом.
– Заслуживаете, еще как.
– Пока мои товарищи едят баланду и умирают с голоду, я тоже буду голодать.
– Ну, думаю, у вас было достаточно времени на размышления, – продолжил он и положил на столик сверток.
– Нет смысла размышлять о том, что уже решено, ответил я ему.
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?
Исторические романы Георгия Гулиа составляют своеобразную трилогию, хотя они и охватывают разные эпохи, разные государства, судьбы разных людей. В романах рассказывается о поре рабовладельчества, о распрях в среде господствующей аристократии, о положении народных масс, о культуре и быте народов, оставивших глубокий след в мировой истории.В романе «Сулла» создан образ римского диктатора, жившего в I веке до н. э.
Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.
В этих романах описывается жизнь Наполеона в изгнании на острове Святой Елены – притеснения английского коменданта, уход из жизни людей, близких Бонапарту, смерть самого императора. Несчастливой была и судьба его сына – он рос без отца, лишенный любви матери, умер двадцатилетним. Любовь его также закончилась трагически…Рассказывается также о гибели зятя Наполеона – короля Мюрата, о казни маршала Нея, о зловещей красавице маркизе Люперкати, о любви и ненависти, преданности и предательстве…