Молитва за отца Прохора - [12]

Но как бы плохо мне ни было, я счел своим долгом провести отпевание своих товарищей. И тут произошло чудо – Михайло поднялся из мертвых! Он объяснил, что пуля лишь задела ухо, а не попала в лоб, как мне показалось. От счастья я обнял его и расцеловал. И предложил ему вместе со мной отслужить обряд над усопшими. Он согласился.

Честные и храбрые сыны земли лежали перед нами, колышась на волнах своего будущего кладбища. Их костям предстоит веками почивать на дне далекого синего моря, то же суждено и нам. Наша лодка удалилась так далеко от берега, что пули убийц уже не могли достать нас. Но другу моему вдруг стало хуже, Михайло упал на мертвецов и взгляд его обратился к небу. А мне почудились странные звуки – монотонное пение, словно хор священнослужителей. Его сменили причитания женщин, как во время панихиды. Может, это наши матери, жены и сестры оплакивают нас в далеких родных краях, может, это их плач доносится до нас двоих, единственных, кого смерть еще не подкосила? Или это поют души наших погибших товарищей?

Михайло пришел в себя, и я попросил его закончить отпевание, покуда есть еще силы. Ну а когда мы последуем за ними, нас отпоет божий ветер. Луна приблизилась к западному горизонту, и словно тысячи крошечных светильников затрепетали на волнах.

Я вынул крест и показал его Михайло, он был удивлен и обрадован. Кроме креста не было ничего, что требовалось для совершения обряда: ни ладана, ни свечей, ни кадила, ни требника. И все же мы отпевали наших товарищей в эту весеннюю ночь среди вод Черного моря. Исполняя богоугодную службу, мы, нараспев, произносили слова:

«Благословен Бог наш и ныне и присно и во веки веков. Господи, в прибежище Твое, где все святые Твои находят покой, прими души рабов Твоих Драгомира, Немани, Жарко, Обрада и Драгована, скончавшихся в этих водах. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Аминь».

Наши слова «аллилуя» и «вечная память» ветер уносил все дальше и дальше. Звуки нашей молитвы сливались с гулом моря, наши сердца скорбели по славным сыновьям земли сербской.

Когда молитва наша подходила к концу, вновь случилось нечто чудесное: мы увидели лодку, которая к нам приближалась так быстро, словно множество весел гребли в ней, хотя никого не было видно. Никто и не сидел, и не стоял в этой лодке, большей, чем наша. После удара о борт мы заглянули в нее и увидали кучу мертвецов, валявшихся друг на друге, словно дрова, никто из них не шевелился.

Нет, доктор, заразы я не боялся. Какой смысл бояться заразы, когда ты уже болен.

Я решился шагнуть в лодку мертвецов, и тут меня кто-то ухватил за ногу! Я содрогнулся, увидав перед собой человека распухшего, с синим лицом, который мне что-то говорил, совсем неразборчиво. Подал знак Михайло, чтобы и он приблизился, вдвоем мы попытались поднять несчастного на ноги. Он привстал и вновь повалился. Мы разобрали только «хлеба, хлеба». Но это был не голос человека, а последний стон мертвеца. Увидев крест в моей руке, он подал знак поднести ему к губам и поцеловал, пытаясь перекреститься иссохшими руками. Ему удалось поведать нам, что их лодку носит много дней по морю, что все, кто в ней, – из Ужице, и что его зовут Неделько. Мы хотели перетащить его к нам, но ничего не вышло, хоть и исхудалый, он все же был слишком тяжел для нас.

Тогда мы решили предоставить его собственной судьбе и вернуться обратно, но он судорожно ухватил Михайло за ногу, умоляя не оставлять его одного. И мы приняли тяжелое решение оставить наших мертвых товарищей, которым мы все равно ничем уже не могли помочь, на милость волн и присоединиться к ужичанину. С болью в сердце мы провожали взглядом лодку, уносившую наших земляков из Драгачева.

Всю ночь и следующий день мы – двое еще живых, один полумертвый и десяток мертвецов – плавали по ветреному морю. Вечером Неделько испустил дух у нас на руках. Мы помолились за него и продолжили путь к собственной смерти. Голод и болезнь вели к концу наше существование. Жажда доводила нас до исступления, и мы пили морскую воду, разрушавшую пищевод и желудок. Я, грешный Йован, и дьякон Михайло из шумадийского села Губеревцы стояли на пороге своей смерти.

Я махнул рукой тем, кто уже едва виднелся на горизонте, моим землякам, и сказал:

– Прощайте, братья! Увидимся в небесном пристанище, куда и я иду вслед за вами. Почивайте мирно на своем водяном одре.

Той ночью, наверное, ближе к полуночи, Михайло предстал перед Господом. Один я оставался в живых рядом с двенадцатью мертвецами. Помолившись за душу Михайло, я стал ожидать свой смертный час.

Куда меня ветра носили, не знаю. Больной, обессилевший, я свалился среди мертвых ужичан. А когда очнулся, обнаружил себя в каком-то доме на кровати. Рядом с собой я увидел мужчину и женщину. Я не представлял, где нахожусь и как я сюда попал.

Когда я немного пришел в себя, они мне все объяснили. Моими спасителями были Здравко Колев и его жена Цветана, оба лет пятидесяти. Рассказали, что нашли меня в лодке, выброшенной на берег возле их дома. Поскольку я единственный подавал признаки жизни, меня они вытащили, а остальных пустили обратно в море. Это было в нескольких километрах к югу от лагеря, там, где патрули уже не дежурили. Ухаживали за мной, как за родным сыном, а их настоящий единственный сын погиб на фронте у Добруджи. Они не подозревали, что у меня тиф, но за их доброту Бог защитил обоих – болезнь не перешла на них. Сначала они давали мне только козье молоко и сыр, потом понемногу рисовой каши и щей из капусты. Так они ухаживали за мной почти две недели и не хотели отпускать, пока я не окрепну. В путь меня одели в костюм своего сына, вместо моих лохмотьев. Посоветовали не возвращаться в лагерь, где бы меня, скорее всего, расстреляли, а пробираться в Сербию. Женщина собрала мне еды в дорогу: хлеб, сыр, сало, лук, повидло и мед. И как раз когда я был на пороге, подоспел военный патруль. Меня, Здравко и Цветану допросили на месте, и я рассказал все, как все было. Их привязали к дереву, а меня забрали. На военном джипе меня доставили в лагерь и сразу же привели к коменданту Атанасу Ценкову Вновь, как некогда перед строем, мы смотрели глаза в глаза друг другу Тогда я ускользнул от него, но сейчас вряд ли. Сначала он дал мне пощечину, а затем извлек из кармана клещи, которые всегда имел при себе, и вытащил мне ноготь из пальца на руке. Боль была чудовищной, но крика моего он не дождался.