Мольер - [61]

АРНОЛЬФ

«Урок женам» поставлен во вторник 26 декабря 1662 года в Пале-Рояле. Лагранж отмечает, что сбор составил 1518 ливров, то есть на каждый актерский пай 83 ливра 10 су. Это самая большая сумма из собранных Мольером до сих пор. Пьеса не сойдет со сцены до марта 1663 года и будет пользоваться таким же успехом — выручка не упадет ниже 1100 ливров. Но сколько ниспровергателей среди образованной публики, какие нападки назавтра после премьеры! Донно де Визе: «Никогда комедия не была так хорошо, с таким искусством представлена: каждый актер знал, сколько шагов он должен сделать, все повороты головы были сосчитаны… Все находили пьесу жалкой и все спешили ее увидеть».

Что ей ставится в вину? Слабость интриги, неправдоподобность развязки, вульгарность и безнравственность. Интрига действительно проста, почти примитивна. Арнольф (который желает называться господином де Ла Суш) заметил крестьянскую девочку — Агнесу. Он поместил ее на воспитание в монастырь, дав наказ, чтобы ее растили в благочестивом неведении света. Затем он ее оттуда забрал, чтобы жениться на ней. Но Агнеса влюбляется в такого же юного красавчика Ораса, ловко одурачивает своего старикашку-жениха и наконец, благодаря неожиданному повороту событий, может выйти за того, кого любит. Банальная история, вариант «Урока мужьям». Мольер легко мог бы сделать ее посложнее. Но очевидно, что здесь сюжет — только рамка для характеров, чьим развитием и определяется действие. Огрехи конструкции, за которые упрекали Мольера, становятся, таким образом, достоинствами. Но развязка и впрямь притянута за волосы и начисто лишена правдоподобия. Некий Энрик, женатый на сестре лучшего друга Арнольфа, благоразумного Кризальда, возвращается из дальнего изгнания. Он — отец Агнесы, родившейся от тайного брака. Он узнает свою дочь и отцовской властью отдает ее в жены юному Орасу, вызволив ее таким мановением волшебной палочки из-под тирании старика. Все это не выдерживает никакой критики. Однако пьеса должна же как-то кончаться. Если цель ее — рассказать какую-то историю, можно строго качать головой, когда развязка кажется топорной. «Урок женам» не рассказывает истории; это не повествование о событиях, а комедия характеров. Действие ее основано не на ухищрениях Арнольфа, не на проделках Агнесы, не на оплошностях слишком доверчивого Ораса, но на движении чувств Арнольфа и быстром душевном созревании его воспитанницы. Все держится внутренним напряжением. Комична только ситуация, а в глубине сердец — Арнольфова сердца прежде всего — разыгрывается драма, и, скорее, жестокая. Вот почему финал пьесы (как позднее и в «Мизантропе») звучит почти трагически. Это печать личности самого Мольера, признание в его тайных мыслях, проявление самого сокровенного его существа. Можно сказать, что так в его сочинениях пробивается наружу несостоявшийся трагик. Можно также сказать, если имеешь собственный опыт писательства и понимание его механизмов, что персонажи пьесы меняются по мере того, как обретают плоть и кровь, что Мольер в какой-то миг привязывается к ним, доверяет одним больше, чем другим, сам говорит их устами. И еще — он лучше, чем кто бы то ни было, знает, чего стоит смех и что за ним порой скрывается. В лучших сценах у Мольера смех — почти акт мужества.

Арнольф — прекрасный образец такого вызревания. В начале пьесы он уверен в себе, в своей непогрешимости. Ему кажется справедливым и естественным, чтобы рога появлялись на чужих лбах, не на его собственном. Каждый пожинает то, что посеял. Уж он-то, Арнольф, — человек предусмотрительный, разумный. Он не отдается на милость своим страстям. Он принял меры предосторожности, обеспечил делу успех. В замысле, который он вынашивает, нет места неожиданности, случайности. Он все рассчитал, все предвидел. Поэтому он может безмятежно перечислять и осмеивать разные породы рогатых мужей: рогоносец, разоряющийся для своей жены, рогоносец-выжига, рогоносец шумливый и рогоносец невозмутимый, слепец и простофиля; все они — олухи и разини и только получают то, что заслужили. Кризальд менее оптимистичен — или более осторожен:

«И биться об заклад не стал бы я никак,

Что совершу такой, а не такой-то шаг».

На что Арнольф отвечает коварным намеком:

«Охотно верю я в ум вашей половины,

Но я смышленых жен боюсь не без причины,

И многим дорого обходится жена,

Которая умом большим одарена».

Рецепт Арнольфа — женитьба на дурочке. Он говорит:

«Пускай моя жена в тех тонкостях хромает,

Искусство рифмовать пускай не понимает;

Игра в корзиночку затеется ль когда

И обратятся к ней с вопросом: «Что сюда?» —

Пусть скажет «пирожок» или иное слово

И прослывет пускай простушкой бестолковой.

Жену не многому мне надо обучить:

Всегда любить меня, молиться, прясть и шить».

Этот «пирожок», вызвавший ярость ревнителей тонкого вкуса, требует разъяснений. Внешне стихи выглядят вполне пристойно. «Корзиночка» — салонная игра, в которой могут участвовать и дети, что-то вроде игры «в слова»: «Что сюда, в корзиночку?» Отвечать нужно в рифму: косыночку, тартиночку и так далее. Сказав «пирожок», жена Арнольфа этим докажет, что она неспособна схватить правила игры, что ее умственное развитие ниже уровня ребенка, что она дура из дур: по крайней мере такой она предстает в мечтах седовласого жениха. И все же этот «пирожок», который ей хотелось бы уложить в корзиночку, вносит оттенок достаточно рискованной двусмысленности. Двусмысленности, которая проходит через всю пьесу и которую Арнольф усиливает своими сальными намеками. По желанию можно не видеть в словах Агнесы ничего, кроме наивного неведения, а можно и усмотреть в них скрытый — и довольно вызывающий — смысл. Мольер замечательно этим пользуется; он даже это подчеркивает, а потом, в «Критике», защищается не без лицемерия. Он говорит, в сущности, что только развращенные умы могут видеть здесь развращенность, — что звучит забавно, но не слишком убедительно.