Молчание девчат - [6]
Она могла послать меня на УЗИ в краевой центр — и всё повернулось бы по-другому. Но она поверила бумагам.
На этом мои обвинения в адрес людей в белых халатах заканчиваются. Потому что во всём, что случилось дальше, виновата была я одна.
Ксюшка — так я назвала девочку, — вообще была смышлёным ребёнком. Мы переговаривались.
— Ау! — говорила я своему животу: — Ты где там затаилась? С добрым утром! Хватит спать! — и через минуту доносились ленивые потягушечки и мягкие, милые упругие толчочоки-пружинки. Она здоровалась со мной изнутри: «Я тут, не волнуйся!».
— Ты чего разбушевалась? Пора спать, все послушные детки уже спят!
Ксюшка будто несколько мгновений «обдумывала» мои слова. И, нежно, щёкотно двинув меня кулачком или пяточкой на прощание, утихала до утра. Удивительный, гениальный ребёнок!
Если она, ещё не родившаяся, всё-превсё понимает, тогда что нас ждёт при встрече?! Что мы с такими талантами-то делать будем?!
Сколько нам с тобой, Ксюха, пришлось вместе вытерпеть. Чужбину, страх потерять друг друга навсегда, адские муки токсикоза. Мечты о солёных рыжиках и обычной картофельной пюрешке. Элементарный голод (вам лучше не знать, как «кормили» в той южной больнице!).
Слава Богу, мы всё с тобой выдержали. Всё позади. Девочка моя, как жадно, жадно я тебя жду!
В среду была у врача («Сердечко-то какое хорошее! Как моторчик работает».) — и записалась на приём на понедельник.
В субботу почувствовала тяжесть. Но ведь такое время от времени бывало. Нужно только полежать. Ксюшка стала сонной и неохотно отвечала, когда я её пыталась растормошить, расшевелить…
Потом вообще перестала отвечать. «Эй, засоня!». Ксюшка молчала.
Во мне боролись два страха. Страх, что что-то случилось. Но ведь ничего страшного с нами уже не может случиться! Всё уже так хорошо.
Слишком много пережито, чтобы подвергнуть меня новым испытаниям. И примешивался эгоистичный страх, после семи месяцев заключения, оказаться снова в больнице. И ведь сказали в больнице: рожаем через месяц.
А тяжесть всё сильнее. И вызови я скорую — да пешком доплетись до дежурного врача — ещё можно было всё поправить, спасти.
В воскресенье, после суток молчания, Ксюшка во мне внезапно ожила.
Да как бурно ожила: живот ходил ходуном. Он несколько минут бешено вздымался и опадал холмами.
— Ну, наконец-то, вот она ты! Что же ты меня пугаешь?
А это Ксюшка во мне билась в агонии. До сих пор она таилась, сжавшись комочком, пытаясь беречь последние граммы кислорода. И вот всё. Конец. Мама предала дочку, не услышала, не поняла её. Мама стала для неё живой могилой.
Но я ещё ничего этого не знала. Живот давил гирей. Когда плацента отслаивается, начинается кровотечение — и обычно мать и дитя успевают спасти.
Но я была накрепко заколота сохраняющими, расслабляющими препаратами. Кровь во мне (потом объяснили) скапливалась как в мешке.
Звонкий щелчок на всю комнату, как звук выбитой пробки от шампанского. «Мешок» лопнул, море горячей крови и околоплодных вод заструился по ногам.
Два часа ночи. Муж на практике в южном городе. Брат на заводе, на смене. Мама в деревне. Ближняя соседка — столетняя старушка: её от вида меня, окровавленной, хватит инфаркт.
Я, едва передвигая ногами и оставляя на бетонной дорожке кровавый след, ковыляю во тьме к телефону-автомату. К тому, что за три квартала. Только бы он работал!
Диспетчер скорой не может поверить, что я, рожающая, истекающая кровью, сама звоню по телефону-автомату. Долго уточняет, где я, как проехать. Как найти меня в частном посёлке среди сотен спящих домиков.
Я, рыдая, называю координаты. Говорю, что буду сидеть на заборчике ближе к дороге. Очень быстро слышу шум и вижу свет фар. Они не видят меня в темноте!
Неотложка, переваливаясь, медленно едет мимо и удаляется! Я вскакиваю и… бегу за машиной, поддерживая живот. Если можно назвать это бегом.
В машине спрашиваю врача: «Такое может быть?» — «Нет, так не должно быть».
В больнице уже все наготове (слава Богу, я не на юге, где прежде чем зашевелятся, нужно дать хорошего пинка или сунуть на лапу). Ярко освещённый подъезд, носилки, тёплые одеяла. Много людей белых халатах, капельницы с двух сторон, доктора с трубками…
— Будем кесарить. Сразу предупреждаю: ребёнок мёртв. Сердцебиения нет. Спасать будем вас.
Другая, молодая врач приникает к моему опавшему животу.
— А вот, вроде, стучит, трепещет…
— Это у матери, крупный сосуд.
Всё хорошее для меня кончено. Впереди ждут недели и месяцы горя и проливных слёз.
Да, ещё из кабинета врача странным образом, с концами, исчезла моя обменная карта. И теперь я думаю: ведь в ней находился снимок УЗИ. В нашем городе такого аппарата не было. Следовательно, не было специалиста, который мог бы прочитать снимок. Следовательно… Если бы да кабы, в лесу росли грибы…
Какие суды, какие претензии, какие миллионы? Бог с вами! Ни мне, ни маме, ни мужу это в голову не пришло. Спасибо, что сама жива осталась.
Да и не было тогда такой практики: судиться. Мы винили только самих себя.
И хватит о грустном. Поговорим о весёленьком. Например, об очередном зарубежном триллере. Мы смотрели его всей палатой.
Сын всегда – отрезанный ломоть. Дочку растишь для себя, а сына – для двух чужих женщин. Для жены и её мамочки. Обидно и больно. «Я всегда свысока взирала на чужие свекровье-невесткины свары: фу, как мелочно, неумно, некрасиво! Зрелая, пожившая, опытная женщина не может найти общий язык с зелёной девчонкой. Связался чёрт с младенцем! С жалостью косилась на уныло покорившихся, смиренных свекрух: дескать, раз сын выбрал, что уж теперь вмешиваться… С превосходством думала: у меня-то всё будет по-другому, легко, приятно и просто.
Не дай Бог оказаться человеку в яме. В яме одиночества и отчаяния, неизлечимой болезни, пьяного забытья. Или в прямом смысле: в яме-тайнике серийного психопата-убийцы.
Иногда они возвращаются. Не иногда, а всегда: бумеранги, безжалостно и бездумно запущенные нами в молодости. Как правило, мы бросали их в самых близких любимых людей.Как больно! Так же было больно тем, в кого мы целились: с умыслом или без.
Невыдуманные рассказы о девочках, девушках, женщинах. Одна история даже с криминальным налётом.
И уже в затылок дышали, огрызались, плели интриги, лезли друг у друга по головам такие же стареющие, страшащиеся забвения звёзды. То есть для виду, на камеру-то, они сюсюкали, лизались, называли друг друга уменьшительно-ласкательно, и демонстрировали нежнейшую дружбу и разные прочие обнимашечки и чмоки-чмоки. А на самом деле, выдайся возможность, с наслаждением бы набросились и перекусали друг друга, как змеи в серпентарии. Но что есть мирская слава? Тысячи гниющих, без пяти минут мертвецов бьют в ладоши и возвеличивают другого гниющего, без пяти минут мертвеца.
«Главврач провела смущённую Аню по кабинетам и палатам. Представила везде, как очень важную персону: – Практикантка, будущий врач – а пока наша новая санитарочка! Прошу любить и жаловать!..».
Даже в парфюмерии и косметике есть пробники, и в супермаркетах часто устраивают дегустации съедобной продукции. Я тоже решил сделать пробник своего литературного творчества. Продукта, как ни крути. Чтобы читатель понял, с кем имеет дело, какие мысли есть у автора, как он распоряжается словом, умеет ли одушевить персонажей, вести сюжет. Знакомьтесь, пожалуйста. Здесь сборник мини-рассказов, написанных в разных литературных жанрах – то, что нужно для пробника.
В романе Б. Юхананова «Моментальные записки сентиментального солдатика» за, казалось бы, знакомой формой дневника скрывается особая жанровая игра, суть которой в скрупулезной фиксации каждой секунды бытия. Этой игрой увлечен герой — Никита Ильин — с первого до последнего дня своей службы в армии он записывает все происходящее с ним. Никита ничего не придумывает, он подсматривает, подглядывает, подслушивает за сослуживцами. В своих записках герой с беспощадной откровенностью повествует об армейских буднях — здесь его романтическая душа сталкивается со всеми перипетиями солдатской жизни, встречается с трагическими потерями и переживает опыт самопознания.
Повесть «Пробел» (один из самых абстрактных, «белых» текстов Клода Луи-Комбе), по словам самого писателя, была во многом инспирирована чтением «Откровенных рассказов странника духовному своему отцу», повлекшим его определенный отход от языческих мифологем в сторону христианских, от гибельной для своего сына фигуры Magna Mater к странному симбиозу андрогинных упований и христианской веры. Белизна в «онтологическом триллере» «Пробел» (1980) оказывается отнюдь не бесцветным просветом в бытии, а рифмующимся с белизной неисписанной страницы пробелом, тем Событием par excellence, каковым становится лепра белизны, беспросветное, кромешное обесцвечивание, растворение самой структуры, самой фактуры бытия, расслоение амальгамы плоти и духа, единственно способное стать подложкой, ложем для зачатия нового тела: Текста, в свою очередь пытающегося связать без зазора, каковой неминуемо оборачивается зиянием, слово и существование, жизнь и письмо.
![В долине смертной тени [Эпидемия]](/storage/book-covers/20/20b59336dc28de47dc7a206b6ad9ee6ea45788bb.jpg)
В 2020 году человечество накрыл новый смертоносный вирус. Он повлиял на жизнь едва ли не всех стран на планете, решительно и нагло вторгся в судьбы миллиардов людей, нарушив их привычное существование, а некоторых заставил пережить самый настоящий страх смерти. Многим в этой ситуации пришлось задуматься над фундаментальными принципами, по которым они жили до сих пор. Не все из них прошли проверку этим испытанием, кого-то из людей обстоятельства заставили переосмыслить все то, что еще недавно казалось для них абсолютно незыблемым.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Журналист, креативный директор сервиса Xsolla и бывший автор Game.EXE и «Афиши» Андрей Подшибякин и его вторая книга «Игрожур. Великий русский роман про игры» – прямое продолжение первых глав истории, изначально публиковавшихся в «ЖЖ» и в российском PC Gamer, где он был главным редактором. Главный герой «Игрожура» – старшеклассник Юра Черепанов, который переезжает из сибирского городка в Москву, чтобы работать в своём любимом журнале «Мания страны навигаторов». Постепенно герой знакомится с реалиями редакции и понимает, что в издании всё устроено совсем не так, как ему казалось. Содержит нецензурную брань.