Молчание девчат - [4]
— Все вы так говорите. Готовьте операционную. Привезите её карту из женской консультации. Берём пункцию, будет больно…
Блин, а ведь сейчас меня, действительно, выпотрошат как цыплёнка: безвинную, непорочную, оболганную перед мужем и обществом. Выпотрошат — и глазом не моргнут.
Врачи и сёстры носятся туда-сюда. Готовятся к экзекуции, звенят инструментами, выкладывают на подносах страшные шприцы с огромными иглами. Я раздёргиваю шнурки, срываю бахилы, соскальзываю из кресла. Хватаю пальто, брошенное в вестибюле на стулья.
— Беги, беги! Ко мне же через час на операционный стол тебя привезут! — уязвлёно обещает вслед доктор, уже облачённая в маску, в перчатки.
— Отвезите меня домой! — умоляю я.
— На скорой мы возим больных! А ты, сама говоришь, здоровая, — мстит она.
Глубокая осень, промозгло, порывистый ветер. Я, с температурой 40, плетусь через больничный городок к остановке. Меня колотит от холода и обливает потом попеременно. Долго жду автобуса, в предобморочном состоянии набиваюсь в полный салон.
Ночью мне становится совсем худо, я задыхаюсь. Но скорую вызывать уже боимся. Ну их, завезут прямиком на операционный стол — и вырежут всё, что под руку попадётся. К чёртовой матери, не дожидаясь перитонита.
Наутро старенькая участковая терапевт прослушивает, простукивает меня. Острый бронхит, слава Богу — не пневмония.
— Поедете в больницу? Не хотите? Правильно: дома стены помогают. Антибиотики, клюква, сок чёрной редьки внутрь и наружно, для компрессов и растираний.
Ревнивый муж растирает мне спину и ворчит:
— Где это можно так простыть в санатории?
Подтекст: «Ясно где, под кустиками, на холодной земле, на брошенной куртке». Он мыслит заодно со старой девой-гинекологом.
Да пошли вы все. От таких слышу. Каждый думает в меру своей испорченности: и муж, и фельдшер, и гинеколог. К сведению: в то время была мода на диагноз «внематочная беременность». Всем повально его ставили.
Даже анекдот был. Прихромала к врачу девушка, ногу натёрла босоножкой. «У вас внематочная».
Явилась женщина с головной болью. «У вас внематочная».
Приковыляла древняя старушка: понос прошиб и поясница ноет. «У вас внематочная».
Вот и меня, как кур в ощип, угораздило попасть аккурат в самый разгар медицинской компании. Ультразвука-то тогда не было.
И тестов на беременность ещё не было. Сейчас красота. Смотришь на мокрый лоскуток и, как в анекдоте, гипнотизируешь, внушаешь: «Ну, полосочка, ну миленькая, ну не появляйся, пожалуйста! У-у, выползает, змеюка подлая».
Или же визжишь от радости, подпрыгиваешь и орёшь: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!» Дышать вольно можно целый месяц.
Это если беременность сто лет в обед не нужна. А были другие, кто вторую полоску лелеяли и ждали как манны небесной. Взяли бы и расцеловали. К таковым относились мы с мужем. Но УЗИ и полосок, повторяю, тогда не было.
Алгоритм действий существовал по-военному чёткий. Задержка? Марш становиться на учёт и получать на руки обменную карту. Внезапное кровотечение? Чистить и резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонита.
Из обезболивающих — в лучшем случае укол новокаина. И грозный рык врача:
— Чего орёшь? Поменьше надо было перед мужиком ноги раздвигать!
Помогает стопроцентно: вопли из абортария мигом утихают.
В самом деле, у врача нервы не железные, с утра до вечера слушать вопли, как в гестапо.
Но самая лучшая анестезия: крупная тёплая рука стоящей в изголовье медсестры. В самые невыносимые, мучительные моменты сжимаешь эту спасительную руку сильно-сильно.
Медсестра потом не то хвастается, не то жалуется, разглядывая синяки и ранки от впивавшихся ногтей: «Оторвёте ведь когда-нибудь руку-то. Аж онемела. За день двадцать раз как в тисках побываешь…».
Ей бы на ставку штатного анестезиолога.
Когда выписывалась, меня вдруг осенило. В старших классах, было дело, в холодной речке простужала ноги. После этого ко мне, на тогдашнем школьном сленге, «не приезжали гости». Не отрывался «красный день календаря». Я «не выбрасывала красный флаг». Ну, господи: не наступали критические дни!!
И вот, когда меня осенило, я спросила врача:
— А может, и не было никакой беременности? Может, простое переохлаждение?
— Может, — равнодушно пожала плечами врач-живодёр. — Сроки маленькие. Ты ведь не стеклянная, а мы не Господь Бог — насквозь не видим. Но лучше перестраховаться.
Страшно подумать, сколько в то время, ради перестраховки, чистили (выскабливали) «чистых», без вины виноватых, пациенток. Делали аборты «яловым» женщинам. В том числе и нерожавшим первотёлкам, как я. Ставя под угрозу моё будущее материнство.
Какие там 20 миллионов долларов за физический и моральный ущерб.
Нынче смотришь телевизор: совсем американские феминистки оборзели. Сексуальные домогательства, сексуальные домогательства… Эх, не нюхали эти недотроги войны и безмужичья.
Да у нас мужик по попе от души, звонко наподдаст — это же наилучший комплимент. Бабонька расцветёт и весь день светится, будто в лотерею выиграла. Будто ей премию в размере месячного оклада выдали.
Да за сексуальные домогательства она сама бутылку поставит и закусь соорудит, чтобы домогательства эти довести до логического завершения.
Сын всегда – отрезанный ломоть. Дочку растишь для себя, а сына – для двух чужих женщин. Для жены и её мамочки. Обидно и больно. «Я всегда свысока взирала на чужие свекровье-невесткины свары: фу, как мелочно, неумно, некрасиво! Зрелая, пожившая, опытная женщина не может найти общий язык с зелёной девчонкой. Связался чёрт с младенцем! С жалостью косилась на уныло покорившихся, смиренных свекрух: дескать, раз сын выбрал, что уж теперь вмешиваться… С превосходством думала: у меня-то всё будет по-другому, легко, приятно и просто.
Не дай Бог оказаться человеку в яме. В яме одиночества и отчаяния, неизлечимой болезни, пьяного забытья. Или в прямом смысле: в яме-тайнике серийного психопата-убийцы.
Иногда они возвращаются. Не иногда, а всегда: бумеранги, безжалостно и бездумно запущенные нами в молодости. Как правило, мы бросали их в самых близких любимых людей.Как больно! Так же было больно тем, в кого мы целились: с умыслом или без.
И уже в затылок дышали, огрызались, плели интриги, лезли друг у друга по головам такие же стареющие, страшащиеся забвения звёзды. То есть для виду, на камеру-то, они сюсюкали, лизались, называли друг друга уменьшительно-ласкательно, и демонстрировали нежнейшую дружбу и разные прочие обнимашечки и чмоки-чмоки. А на самом деле, выдайся возможность, с наслаждением бы набросились и перекусали друг друга, как змеи в серпентарии. Но что есть мирская слава? Тысячи гниющих, без пяти минут мертвецов бьют в ладоши и возвеличивают другого гниющего, без пяти минут мертвеца.
«Главврач провела смущённую Аню по кабинетам и палатам. Представила везде, как очень важную персону: – Практикантка, будущий врач – а пока наша новая санитарочка! Прошу любить и жаловать!..».
Девять историй, девять жизней, девять кругов ада. Адам Хэзлетт написал книгу о безумии, и в США она мгновенно стала сенсацией: 23 % взрослых страдают от психических расстройств. Герои Хэзлетта — обычные люди, и каждый болен по-своему. Депрессия, мания, паранойя — суровый и мрачный пейзаж. Постарайтесь не заблудиться и почувствовать эту боль. Добро пожаловать на изнанку человеческой души. Вы здесь не чужие. Проза Адама Хэзлетта — впервые на русском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!