Молчаливый странник в Лондоне - [60]

А вот другая история. «Десять мужей-подкаблучников создали общество, поклявшись под присягой противостоять губительной женской тирании. На своем первом заседании они уютно сидели, потягивая вино и покуривая трубки, как вдруг пред ними предстали десять жен, почуявших неладное. Возникла паника. Заседавшие бросились врассыпную. Девятерым удалось ускользнуть, словно крысам, через заднюю дверь. Десятый остался на месте и вынужден был держать ответ. Но жены ограничились презрительной усмешкой и, убедившись в полном успехе их маневра, удалились. Девять позорно бежавших мужей согласились, что десятый – единственный смельчак – должен стать президентом их общества. Но когда они пришли к нему предложить этот пост, выяснилось, что он умер от страха».

Я полагаю, у англичан нет такого павильона, недоступного для женщин, где бы они могли вести конфиденциальную беседу. Вот почему появились мужские клубы. Не знаю, разговаривают ли они в «павильонном стиле», но убежден, что должно же у них быть место для подшучивания друг над другом. Шли годы, менялись манеры и обычаи, и такие клубы неизбежно превратились в своего рода рестораны, и прежние милые забавы исчезли как сон. В большинстве клубов господствует теперь табачная атмосфера, в меньшей степени – алкогольная. Несколько раз я пробовал курить английскую трубку, правда всегда неудачно. Но мне очень нравится эта картина: респектабельный джентльмен с трубкой во рту. Хотя слуг, подобных тем, что выливали ушат воды на сэра Уолтера Рэли [33], фаворита королевы Елизаветы, в наше время мы вряд ли встретим, тем не менее найдется кто-нибудь вроде шотландского драматурга и писателя сэра Джеймса Бэрри, который написал: «Моя леди Никотин» – по поводу попыток бросить курить. Один французский автор как-то заметил, что «сигарета – самый совершенный тип удовольствия, поскольку оставляет у курящего чувство неудовлетворенности – хочется закурить еще одну». Я верю, девять из десяти лондонцев согласятся с этим.

Есть одна деталь в английском клубе, которая недоступна моему пониманию. Как-то пришел ко мне в гости мой приятель, и мы очень мило говорили о том о сем. Неожиданно он сказал мне, что невыразимо рад, что наконец-то стал членом клуба любителей игры в крикет. Оказывается, отец записал его в качестве кандидата в члены этого престижного клуба, когда он только появился на свет, но прошло много лет, пока представился шанс вступить в клуб. Я до сих пор помню радость на лице приятеля, когда он рассказывал мне о свершившейся мечте отца. Случилось это, когда приятелю должно было вот-вот исполниться сорок! Но я действительно не могу понять, почему он так страстно, до умопомрачения желал этого членства, хотя и знаю, что он очень любит спорт [34]. Этот английский порядок вещей находится за пределами моего разумения.

Китайский подкаблучник

Лондонцы обожают всякого рода форменную одежду, хотя и утверждают, что существует запрет на нее. Но запрещают-то униформу политической партии. Я же имею в виду нечто иное. Кто только не носит в Лондоне форменную одежду! Мясники, шеф-повара, мальчик-слуга в отеле, мальчик, несущий шлейф невесты, официанты и многие другие. Те, кто прикалывают разного рода знаки отличия на форму и стоят у входа в отель или большой ресторан, напоминая осанкой лорда, представляют восхитительное зрелище. Без них невозможно представить Лондон. Они всегда давали мне верный совет, если я спрашивал у них дорогу. Но есть тип форменной одежды, которую, к несчастью, и мне изредка пришлось надевать. Речь идет о вечернем платье – фраке, смокинге и пр. Я никогда не пытался примерить традиционный чопорный английский цилиндр, мне хватило невыносимого опыта ношения высоких жестких воротничков и накрахмаленных рубашек. Все эти предметы туалета вызывали у меня слезы на глазах, потому что голова становилась неподвижной, тело было словно забинтовано и, кроме того, во время трапезы было трудно глотать. Однажды я был приглашен на обед в Форум-клуб и вдруг обнаружил, что моя единственная крахмальная рубашка не вернулась из прачечной. Прибыв в клуб, я уже готов был объяснить свой неприличный для данного случая вид, когда настанет моя очередь держать слово, но, к моему несчастью, сидевший напротив джентльмен поведал о такой же незадаче, и мне пришлось срочно придумать иную причину. В другой раз я получил билет на лекцию в Королевском институте, но не знал, что следовало явиться во фраке или смокинге. Я почувствовал себя неловко, поскольку оказался единственным неподобающе одетым. Ох уж эти смокинги! Может быть, я не прав, но думается, что требование явиться на официальный прием в одежде определенного вида объясняемая желанием обозначить дистанцию огромного размера между участниками этого действа и прочими смертными. Но ведь это своего рода социальный снобизм. А может быть, своеобразная репетиция, в которой мужское население выучивает роль мужа под башмаком жены?

Каждый лондонец едет на работу утром и возвращается вечером к обеду или ужину, иногда позволяет себе выпить в баре или провести час-другой в кино, а то и в другом месте. Когда приходит уик-энд, он может поехать за город и провести там ночь. По такому заведенному порядку и проходит его жизнь. Казалось бы, он должен быть счастлив и ни о чем не беспокоиться. Но жизнь штука странная. Она состоит из разного рода задержек, заминок, помех, препятствий, вторжений и забот. И тайна ее еще не раскрыта философами ни на Западе, ни на Востоке. Я чувствую, что у лондонцев существуют все те же заботы, которые свойственны нам, китайцам: все, что связано с трудом, образом жизни, наконец, рождение, болезнь, смерть, но все-таки мне кажется, у них есть еще одна забота, которая, я думаю, никогда не посетит нас. Это беспокойство, порожденное благополучием. Я выяснили например, что большинство богатых лондонцев волнуются об отелях, где они должны провести выходные; человек из среднего класса, у которого достаточно денег, чтобы сделать себя счастливым, беспокоится о том, что не может себе позволить более дорогостоящий путь к благополучию, а иногда он огорчается, что его не так, как хотелось бы, оценили на большом приеме в высшем обществе; бедные озабочены тем, что у них недостаточно возможностей для веселья. И все они шумно требуют «забав», прилагают к этому усилия и постоянно ощущают неудовлетворение. У меня достаточно своих забот, поскольку я все больше и больше начинаю осознавать скрытый смысл в понятии «жизнь», но не думаю, что меня когда-нибудь посещала забота об удаче и благополучии. За последние два года моя тревога все время растет, дело не только в каких-то личных неудачах, – безжалостная война, развязанная против моего народа, не дает мне покоя. Смерть брата, думы о моей большой семье, рассеянной на огромных пространствах, урон, нанесенный семейному имуществу, наводнение в моем родном городе – все это тяжелым грузом лежит на сердце. Естественно, что у меня нет времени тревожиться об удовольствиях. Кто-то, может быть, подумает: что за ужасная мысль – отказаться от счастья, благополучия. Но разве я могу мыслить иначе? Время от времени ко мне приходит радость, наверное, потому, что я имею возможность работать. В эти мгновения я могу на время отринуть большинство забот и тревог. Как знать, может быть, моя сегодняшняя работа – это единственная форма счастья. Если у меня нет возможности удалиться куда-то подальше, я иду ненадолго на зеленые просторы Хэмпстэд-хит, а если по каким-то причинам не могу себе позволить созерцать деревья в этих местах, наслаждаюсь шелестом листьев дерева напротив моего окна. Таков мой лондонский удел. Увы, у людей такая разная жизнь.