Мокрая вода - [6]
– Понаехали! – брызжет слюной через редкий редуктор оставшихся в пасти пеньков.
– Я тя – в Рязань родную счас отправлю! – отвечает – второй. – С-с-с-котина! – Шипит, как шланг дырявый.
Второй сапог – до пары – к первому.
Сцепились, чубы сивые у обоих, а как пацаны, никакой солидности. Так на перрон и выкатились, собаки драные!
Люди за спиной забурчали, завозмущались, завозились. Тётка не разобралась, что к чему, заблажила: – «Понаехали – чучмеки!». Культурная такая, москвичка, значит.
Таких уже не переделаешь. Видел я настоящих рабочих, – не чета этим!
Пожалел я о своём легкомысленном поступке – чего в кабине не поехал?
В тесноте, да не в обиде – это неправда! Все обиды от неё возникают рано или поздно. Весь вопрос – насколько долготерпения хватит тесноту переносить, а оно не бесконечно, так уж мы устроены.
Пока терзался – «прибило» моё усталое туловище к женщине небольшого роста.
Волосы русые, длинные, как туман, лицо прикрывают, – русалочьи; только пышные, духовитые, – словно в свежую копёнку уткнулся, даже дыхание, перехватило.
Белая блузка, воротничок приоткрыт завлекашно, небольшая грудь виднеется, девчоночья, как две птахи: – лишний разок глянешь, спугнёшь – упорхнут.
Стоит, глаза в пол потупила. На руке две царапинки маленькие – розу в вазу ставила или кошка прицапнула коготками, играючи? Нет, думаю – всё-таки кошка оцарапала. Но почему для меня это так важно?
Ничего не слышу, и все люди будто отодвинулись и уже не мешают, не отвлекают. Словно я, кончиком карандаша в точку вошёл, утончился, сосредоточился.
Молчим, а я будто невзначай ищу возможность прикоснуться. И дурь с тем скандалом уже улетучилась, неважной сделалась.
Кто же она? Под глазами – первые «лапки» уже обозначились, как след синички на свежевыпавшем снежке. Лицо бледное, слегка удлинённое. Глаза карие, большие. Не славянское лицо, не здешнее. Но и не восточное. Французское, скорее. В Москве, в метро! Не замужем, – что-то мне подсказало внутри, уверенно, что это именно так.
Стоим оба, не дышим, повернуться нельзя – некуда, да и не хочется. Наоборот, возмечталось вдруг, чтобы притиснули, да посильнее!
Чуть-чуть сместились в сторону друг от друга и замерли. Игра такая – для взрослых? Жалость к ней, беззащитной, во мне поднялась в три человеческих роста, как заборы на Рублёвке. Кто она, для чего здесь?
Вспомнил уничижительное бабушкино выражение про соседку-вековуху: – «Ей же и супу некому сварить! Каждая кочерыжка о счастье мечтает!». Робин Гуд! Вон их, сколько вокруг – тьмы и тьмы. Жалелки на всех не напасёшься, их же на десять миллионов больше, чем мужиков.
Вагон то качнёт, то тормознёт – ничего необычного, метро. А мы на одном расстоянии, как два магнита с одной полярностью, изредка соприкасаемся, как бы невзначай, выпуклыми местами – куда их девать. У меня животик небольшой уже наметился: работа, в общем-то, сидячая. Подтянул я, прибрал животик-то свой, труднее дышать стало. Объём ведь – несжимаем!
Пантомима или танец? Сумбур в голове, а я в тот момент и не вспомнил, что жена дома, сын. Затмение, наваждение.
– Чужая жена – лебёдушка, своя – полынь горькая!
И желание во мне – горячей волной, даже неприлично: что, – думаю, – как пацан!
В башке крутится: – а, что, если – спросить: где выходите, на какой станции? И боюсь, вдруг скажет – на следующей, а это не моя остановка! Ну и что? Да – ничего – потерять жалко!
Слегка нас развело. Вижу – руки она опустила. В одной сумка белая, простая, без выкрутас, вторая рука висит вдоль тела – кажется, возьми ее за эту мягкую руку и выходи! Ощути тепло, доверчивую податливость.
А езды мне всего четыре остановки до «Театральной» осталось. Странно: – при резком торможении – не кидает нас на людей, застыли, как привинченные к полу! Сейчас, выйдем, наклонюсь к ушку и спрошу – как зовут, красавица? В меру развязно: – мол, и не такое видывали, но чтоб – безотказно, наверняка закадрить. Ловелас со стажем!
И, не сговариваясь, поворачиваемся к выходу. Я и не спрашиваю ничего. Всё вроде и так ясно. Парное катание, танцы на льду! Не раз замечал – муж с женой поссорятся, и двигаются, рядом молча: лица злые, улыбаются натужно, и вроде чужие с виду, и вроде бы и нет!
Обязательная программа!
И мы с ней так же. Держусь за поручень, её голова как раз мне в подмышки, секунду –
И прикоснёшься! Волосы дурманят, по плечам рассыпались. И смех мне почудился явственно, тогдашний – в тоннеле, звонкий, переливчатый, как вода на перекате.
– И птица, может, и не птица – вовсе! Кто она? Сирена морская, ставшая в метро Алконостом – символом тоски и одиночества?
Присела на плечо, и тотчас больно сдавило грудь. Улетела вскоре, крыльями овеяла и унесла спокойствие далеко, безнадёжно. Тоска угнездилась в душе, как на жёрдочке, помертвели глаза, блеск и живость утратили, белые стали, как сало, и безразличные к чудесному, пёстрому многоголосию жизни.
А вокруг обычный тарарам метро. Вагон, духота, пот по ложбинке спины стекает ручьём и впадает в то место, где спина теряет своё благородное название.
И приключился со мной – форменный «столбняк»!
Рот открыл, спросить хотел – выхо́дите? Но в горле спёкся ком. Пошевелил губами. Она поняла, хоть и не расслышала, улыбнулась уголками рта, морщинки еле приметные обозначила и кивнула, согласилась, молча – да, вот, выхожу. Глянула вроде мельком. Глаза с искоркой, выразительные, глубоко в меня заглянула…
Небольшую фирму в Москве преследуют неудачи, долги, неприятности в быту и на работе растут, как снежный ком. Впереди – банкротство. Два гастарбайтера из Риги предпринимают героические усилия, чтобы с честью выйти из непростой ситуации. Но не всё так плохо: «Думайте позитивно»…Замечательный образец почти забытого сегодня жанра «производственного романа».
Валерий Петков с мая по июль 1986 года, в качестве заместителя командира роты радиационно-химической разведки работал в Чёрной зоне ЧАЭС.Редкое сочетание достоверности и художественности одновременно можно считать большой удачей автора.Эта книга о первых, самых трагических днях и неделях после катастрофы на Чернобыльской АЭС.О подвиге и предательстве, преступной халатности и благородном самопожертвовании, о верности и вероломстве, о любви и Боге.
Их имена и фамилии переведены с кириллицы на латиницу по правилам транскрипции этой страны. Но уже нет отчества, хотя Отечество, которое рядом, греет душу воспоминаниями и навевает грусть нереальностью возвращения. И когда приходят они к чиновникам, первое, что у них спрашивают, персональный код.Цифры с датой рождения, номером в реестре с ними навсегда, незримой татуировкой на левом запястье.Таковы правила страны, в которой оказались они по разным причинам. Их много, стариков.Дети разъехались в благополучные страны и уже вряд ли вернутся, потому что там родились внуки этих стариков.
Роман «Старая ветошь» и повесть «Веничек» объединены общей темой: серая, невзрачная жизнь, череда неприметных дней и заботы о хлебе насущном, однажды прерываются светлым поступком, и тогда человек возвышается над суетой открывается с неожиданной стороны, проявляет лучшие качества.И ещё: если всерьёз думать о любви, обязательно придёшь к Богу.Пожалуй, на сегодня это самая грустная книга Валерий Петкова.
Однажды приходим в этот мир. На всю жизнь нам завязывают пуповину и помогают войти в новое измерение. И мы не вольны в самом этом факте, выборе родителей, времени, места, страны своего рождения.Мы такие все разные. У каждого своя дорога, но нас объединяет одно важное обстоятельство – все мы родом из детства. И, жизнь такая короткая, что детство не успевает по-настоящему закончиться. И да пребудет подольше нас – детство, удивительная пора душевной чистоты и радостного любопытства, пока мы есть на этой Планете.
Мы накапливаем жизненный опыт, и – однажды, с удивлением задаём себе многочисленные вопросы: почему случилось именно так, а не иначе? Как получилось, что не успели расспросить самых близких людей о событиях, сформировавших нас, повлиявших на всю дальнейшую жизнь – пока они были рядом и ушли в мир иной? И вместе с утратой, этих людей, какие-то ячейки памяти оказались стёртыми, а какие-то утеряны, невосполнимо и уже ничего с этим не поделать.Горькое разочарование.Не вернуть вспять реку Времени.Может быть, есть некий – «Код возврата» и можно его найти?
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.