Мокрая вода - [4]
– Почему про метро нет сказок?
Тоже – река, только подземная, – спросил Василич. – Стишков, считалок – полно, а вот сказок нет! – К реке вышел, и любуйся, сказки сочиняй. В метро, в тоннель не всякого допустят и подписку ещё возьмут о неразглашении.
Это же, прежде всего объект гражданской обороны. Вон я уже, сколько лет не в системе, а до сих пор чуть что – подписку давал? Слухов вздорных много. Дескать, спецкоманды уничтожают по ночам царских стрельцов, которые заблудились в лабиринтах в давние века и никак к людям не выберутся… Крысы, размером с кролика, собаки.
Лицо у Боба худощавое, глаза чёрные, гипнотизирующие. Сутулится, плечи круглятся. Слегка раскачивается на складном стульчике, руки крепкие, Жилистые. – Ты же знаешь, я работал в метро. Машинист, бывший. Второй класс – две звёздочки и «шпала». Отъездил пятнадцать лет, пенсию выработал. И стал замечать разные непонятности. Вот гонишь, участок прямой, всё ровно. Вдруг – скрежет, не скрежет? А есть места – словно, стонет, кричит кто-то, зовёт, умоляет; а то – как дурман в тоннеле, облаком, и глюки лёгкие. Понятно – кислорода маловато. Почему в вагонах спят? От этого и – машинист тоже может уснуть ненароком, человеческий фактор. Два-три раза в год: кто-нибудь заснёт в кабине, станцию проскочит, метров двадцать-тридцать, не больше, потому что экстренное торможение включается, и – извините, господа пассажиры, сойдёте на следующей остановке. Машиниста – в помощники, с понижением, на полгода, год. Потом, если всё нормально, – снова в машинисты. Или – летишь на скорости, состав по максимуму, до девяноста можно раскочегарить, – взгляд кинешь – явно на своде, или из тюбинга, – на стыке, сбоку – профиль просматривается. Потом снова взглянешь: ну – точно!
Птица когтистая, нахохлилась, обернулась к тебе, а лицо – женское, красивое, в белой оторочке перьев – залюбуешься. От стены отталкивается, стремительно несётся некоторое время рядом, как торпеда, крылья сложила. Опять – показалось?
Глядит, не мигая, в глаза. Гипнотизирует. Холодок по жилам пробежит, будто в речку студёную вступил. И назад не повернуть, манит что-то зайти поглубже, зазывает. Потом на каком-то изгибе дороги спрячется за прожекторами, за ореолом вокруг кабины.
Смех вдогонку дробный рассыплется. Моргнул глазами – а её уж и нет! И на каком перегоне снова повстречается, заманит, заиграет до умопомрачения и уведёт неведомо куда…
Целый мир, город под землёй, изнанка городская, как чёрная грунтовка в зеркале. Своя жизнь, энергетика. Это с перрона кажется – один путь туда, другой – обратно. А там же – система, стрелки, разъезды, тупики, можно и заблудиться, если не подготовлен.
– Мы же не только от космоса, от недр тоже заряжаемся. В декабре еду – комар летает в кабине! Откуда, из какого времени, болота? «Гонец» бога Велеса – рогатого Князя в железной маске с единственным глазом, хранителя всех ключей и секретов, покровителя тайного знания? А если – это он сам превратился в комара? Помнишь «Сказку о царе Салтане»?
– Или вот ещё: – Магнитофонная запись объявляет – «Следующая станция – «Преображенская». Как может быть, если мы только что от «Царицыно» отъехали и следующая – «Кантемировская» должна быть? И вроде бы – всё – исправно! Кто там шуткует, пультом балу́ется?
События – это минералы времени, скапливаются, спрессовываются, превращаются в пласты. И вот, въехал ты в эту многослойную начинку, зацепил что-то, оно и проявилось – нежданно-негаданно. Я так думаю – никуда не надо влезать! Ни в прошлое, ни в будущее. Ради безопасности. Надо просто жить. Наблюдать, анализировать, учиться. Только – осторожно, там же – не только добрая энергия. Сколько капищ, погостов порушили. Очень явно это в метро – и созидание, и разрушение. Метро ещё до революции задумывалось, но церковь была против. Потом-то уж – атеисты разгулялись безоглядно! Все лавочки из Храма Христа Спасителя вынесли, перед тем как взорвать. Пригодилось – в «хозяйстве»: стоят на перроне на «Новокузнецкой», мраморные, нездешние, как царский трон в зале ожидания на вокзале.
Почему Бог на небе? Солнце там, будущее сияет, как мечта, красиво. Ад, мрак, бесы, трупы – в подземелье: как в тёмный чулан всё барахло складывают. Значит, душа может быть птицей, воспарять, а может быть и колодой неподъёмной, в пещере лежать под гнётом каменным.
В тоннеле нет солнечного света, и отрицательную энергию нечем гасить. Умирает жизнь без солнца, блёкнет и гибнет. Но и солнце несёт погибель, если слишком много его. Всякие излишества и крайности – губительны.
Самая «бесовская» станция – «Сокол». Недалеко от нее находилось братское воинское кладбище, погибших в, Первой мировой войне. Позже, в 1918 году, чекисты расстреливали здесь священников и белых офицеров. Знаешь – появляется ощущение, будто кто-то следит, стоит за спиной. А ранним утром, когда станция ещё закрыта для пассажиров, на путях и перроне – странные прозрачные фигуры, обнажённые, с гноящимися ранами, на костылях… Жуть!
