Мокрая вода - [3]

Закусили бутербродами, мясо оставили на субботу. А с утра воскресенья – позавтракать, свернуться и к середине дня уехать, надеясь не попасть в пробку на обратном пути.

Идея была Михалыча – собрать всю компанию. На тёмно-зелёной «Шкоде» он и Василич, на серебристой «Мазде» – Геныч и Боб.

Кроме Геныча – все люди костровые, опытные туристы, походили, посплавлялись. Бивак разбили быстро, сноровисто. Тент по центру большой натянули между соснами – для общего сбора, лесная кают-компания.

На место это Боб с Михалычем ездят регулярно, а то и дважды за сезон, уже лет пять. Ждут хорошей погоды и едут. Остальная компания формируется явочным порядком – кто будет на момент отъезда, тот и участвует.

* * *

Михалыч и Геныч забрались в палатки. Из темноты временами долетают обрывки слов, бормотание, вскрики, похрапывание. У костра Василич и Борис. Он же – Боб. Удобные складные стулья. По навесу, раскинувшему между соснами на верёвках большое, наискосок, крыло, шуршат, скользя, сосновые иголки. Изредка мягко шлёпнется шишка, словно спелый плод в подставленный подол.

Лес – светлый, прозрачный. Духовитый настой от дневной жары держится долго.

Костер скорее тлеет, чем греет. Ночь тёплая, поэтому просто приятно смотреть на ленивые язычки пламени. Они словно собака – коротко лизнёт себя, глаза прикроет, придрёмывая, вскинется неожиданно, надеясь, что ей перепадёт что-нибудь со стола, и опять засыпает, свернувшись у ног, добавляет уюта.

Берег густо зарос высокой травой.

Лунная дорожка искрится на воде, переливается – только так заметно, что река движется. Плавно, бесшумно, лишь изредка всплеснёт рыбная молодь, метнувшись блестящим веером на мелководье от ненасытной щуки.

Из зарослей крапивы послышались возня, сопение. Василич глянул в ту сторону, подхватил толстую суковатую «кочергу».

– Ёжик, – сказал Боб. – Там старая газовая плита. Догнивает свой век. Ёжик с вечера внутрь заберётся и шуршит до утра. Может, запахи нравятся, а может, радуется, что спрятался за такой бронёй. Там крапива, её не только люди остерегаются. Нечисти она тоже не по нутру. Такое вот растение себялюбивое – всеобщий враг.

Со стороны речки послышался всплеск. Кто-то словно большой ладонью по воде шлёпнул – не сильно, играючи. Почудился женский смех. Они посмотрели в ту сторону.

– Русалка? – предположил Василич.

– Варей зовут, – не удивился вопросу Боб. – Деревенька здесь неподалёку, а в ней – жила-была красавица, девушка Варя. Парня её, – Сашу, «забрили» в Афган. Ждала его верно, письма писала. Потом пришла похоронка. Утопилась Варя с горя в этой речушке, в девятнадцать лет, а вскоре Саша вернулся, – израненный, изломанный. Его полуживого, сомлевшего от потери крови, с поля боя вывезли с бойцами другого батальона, а свои недосчитались, и написали – погиб, смертью храбрых. Вернулся, запил с горя и одиночества. Вечное наше лекарство. Спьяну и загинул в какой-то драке бестолковой с местной шпаной.

В полнолуние она его зовёт от реки, а он между деревьев летает, молча, чёрной тенью, и никак им не соединиться. Местная легенда.

Люди рассказывали, что сюда жена одного нового русского приехала руки на себя наложить – у мужа бизнес загибаться начал, с детишками у них почему-то не получалось. От нелюбви, – наверное, завёл он пассию на стороне. В общем – полный гербарий! А Варя вышла из речки – красивая, волосы по плечам, голубоватым сияют, ночь светлая, лунная. И уговорила ту женщину камень снять с шеи. Дала ей взамен маленький камешек – «куриный бог». С дырочкой, оберег такой. Стала та его носить на шее. И через какое-то время – развелась она с бизнесменом своим, снова замуж вышла – удачно, родила замечательного карапуза. Одним словом – уладилось всё, к радости!

– По этой речке в семнадцатом веке дрова в Москву везли, – снова заговорил Боб, – а сейчас нет в ней нужды. Люди рекой жили и у реки. Транспортная артерия. Новости передавались по реке. Сказки, песни, стихи – с рекой связаны. Древнее поверье: – нельзя петь, вода счастье унесёт! Плеваться нельзя в реке. Пойдёшь утром купаться – не забудь. Сон плохой? Омой руки, хоть под краном – «перешагни поток». А если ссорились он и она – шли к воде. Или наклонись над чашкой, поговори про любимого человека, чтобы вода всколыхнулась, потом подай выпить – про кого надумал. Простой «приворот». Только встань пораньше, не поленись, и нашепчи нежные слова.

Теперь в городе народ. Речка может и усохнуть от ненужности, как грудь кормилицы перестает давать жизнь, когда ребёнок вырастает.

Сёла вокруг вымерли. Да и дрова – кому они в Москве нужны? Для шашлыка – купил на заправке пакет древесного, и хватит. Время всё меняет. Много виртуального, неживого. Холодного, от головы. И сказки компьютерные. Люди от чего кормятся, про то и сказки складывают. – Древние утверждали, что время неизменно. Этакое желе, а мы – внутри промелькиваем, малой искоркой. Жизнь человека – пылинка во времени, – сказал Василич.

– Время, – Боб задумался. – Вот смотри: – вокруг нас – мир. Полезные ископаемые, реки, моря, природа разнообразная. И время – лишь часть всего того, что нас окружает. Ведь это всё складывалось в какое-то время. И за какое-то время. Истину и золото измеряют крупицами. И кто-то открывает, в таком привычном для всех слове – время, – что-то неведомое другим, промывает, как жилу золотоносную. Время – самое универсальное ископаемое. Оно – везде! Его больше, чем кремния в земной коре. Вот смотри, названия: бронзовый век, каменный. Век. Время – вначале, а уж потом – какое время! Века́ – глаз прикрыл, как будто старт обозначил