Моисей в Египте - [30]

Обсуждение привычек, манер и поведения гостя стало любимым постоянным занятием девушек. То, что взгляд гостя, казалось, устремленный на них, проходил, как через пустоту, в какую-то неведомую даль, страшно интриговало их. То, что иногда, не докончив начатой фразы, он мучительно морщился и менялся в лице, вспоминая о чем-то своем, волновало их, словно бы они уже проникли в какую-то его страшную тайну. Иногда же гость, как-то странно задумываясь, начинал громко скрежетать зубами. При этом его бычья шея напрягалась, а лицо наливалось кровью. От этого девушкам становилось нестерпимо жалко его. Ночами, пошептавшись между собой о своем госте и не столь уж долго понаблюдав за ним, они положились на женское чутье и решили, что всему причиной является женщина, которую необходимо выследить.

Гость возвращался обычно весьма точно в одно и тоже время ,к вечеру. Девушки стали незаметно поджидать его, день ото дня встречая все дальше и дальше на пути к дому. Тут-то они и заметили однажды, что третий вечер подряд гостя провожает в некотором отдалении почти до самых ворот какой-то маленький, одетый в серое человечек, неприметный, как мышь, всякий раз куда-то быстро исчезающий.

Это открытие страшно впечатлило девушек. Оно быстро навело на мысль, что их гостю грозит беда. Проплакав несколько ночей горючими слезами, сестры решили обратиться к отцу и поведать ему все, что узнали.

Купец выслушал дочерей с большим вниманием и после долго пребывал в задумчивости. При этом на уме у него все время вертелась старая египетская пословица, что женщина в доме — страж лучше собаки.

Ночью Хурисеп видел многозначительный сон[15]. Снился ему рослый, красивый юноша, который шел по самой кромке воды вдоль берега Хапи, а за ним сзади, разинув длинную пасть, крался крокодил. Юноша шел, ничего не замечая и не оглядываясь.

Сон настолько взволновал Хурисепа, что он, проснувшись среди ночи, долго, до самого утра не мог успокоиться. И думать нечего! Конечно, Магрубет — этот юноша. Нужно днем незаметно проследить его путь, чтоб предупредить опасность.

Наутро Хурисеп устремился вослед своему гостю. Следить за ним было легче легкого.

Во-первых, он ростом выделялся из толпы и, во-вторых, ходил по городу, по-видимому, погруженный в какие-то свои думы, ни на что, казалось, не обращал внимания и совершенно не имел привычки оглядываться.

На площади возле храма Пта-Татенена Хурисеп увидел наконец своими глазами эту маленькую серую фигурку, привязавшуюся к его гостю. Этот человечек, как видно, уже настолько привык быть незамеченным, что даже не давал себе труда держаться в отдалении, а ходил почти по пятам угрюмого, задумчивого хетта.

Хурисеп, не теряя из виду обоих, несколько раз взбирался по ступенькам вверх к дверям разных храмов и внимательно наблюдал. Ему очень важно было выяснить, не следил ли еще кто-нибудь третий за этими двумя. Как прирожденный житель Менефра он знал, что если какой-то интерес здесь велик, то одним соглядатаем дело не обойдется.

Терпеливо понаблюдав целый день за своим могучим гостем и за его маленькой серой тенью, Хурисеп пришел к такому мнению, что его постояльцем интересуется в частном порядке какая-то важная персона. Оставалось лишь выяснить, что это за персона.

Человечек в сером, проводив своего поднадзорного ко времени ужина почти до самых пальм перед воротами дома Хурисепа, спокойно пошел обратно. Он почти напрямую долго шагал через весь город. Когда уже смеркалось, он подошел к закрытым воротам Серапиума[16], который своими глухими высокими стенами примыкал к самому Апейону[17].

В воротах открылась маленькая дверца. Из нее высунулась чья-то голова — в темноте Хурисеп не мог разглядеть ее с довольно большого расстояния — и что-то сказала серому человеку. Человек повернулся и быстро пошел, огибая стену Серапиума в направлении главного входа в Апейон. Там его уже ждали. Какой-то жрец, судя по одежде, махнул соглядатаю рукой, приглашая его подняться в храм. Затем оба исчезли за колоннами. Ждать чего-либо Хурисеп не стал. Да и было уже поздновато, а идти предстояло далеко, через весь город, в темноте. По дороге он так и этак прикидывал возможные комбинации при обстоятельствах, теперь несколько прояснившихся. Сам верховный жрец Аписа[18], Птахотеп, наблюдает за его гостем. Похоже, однако, на то, что его интерес не вызван мрачными причинами. Ведь иначе Птахотеп не стал бы так долго следить за тем, кто ему почему-либо не нравится, и уж, конечно, послал бы не одного соглядатая, а нескольких. Предположить, что верховный жрец возымел благой интерес к его гостю, означало бы проявление преждевременного благодушия, так как широко был известен в Менефре его крутой характер. Рассказывали, что, прогневавшись, старик мог взглядом проделать дырку во внутренностях человека, после чего тот быстро умирал от внутреннего кровоизлияния. Так или иначе, но ясно и то, что сам Хурисеп тоже окажется, в поле его зрения. Пойдет это к лучшему или к худшему — неизвестно. Во всяком случае, по складу своего характера купец склонен был видеть здесь для себя новые большие возможности. Но и о новых сложностях также нельзя было забывать. В итоге, подходя к дому, Хурисеп чувствовал себя в общем довольно растерянно. Он так и не пришел к определенному выводу.