Мои воспоминания - [3]

Вскоре прошёл новый очередной конкурс, снова первое место, солировал я. Оскорблённый в чувствах Соколов перевёлся на службу в оркестр академии имени Фрунзе.

Я прослужил в оркестре шесть лет — воспитанником, срочником, сверхсрочником. В этот оркестр, при том, что менялись дирижёры, в 1955 году всё же вернулся после службы за рубежом, уже майором, Зайцев. К сожалению, ненадолго, в конце 1956 года на трамвайной остановке он скоропостижно скончался…

Первым своими учителем в музыке Марк называет преподавателя игры на кларнете Петра Семеновича Глушкина, считает его главным учителем в своей жизни. Были, конечно, и многие другие, память о которых тоже жива в сердце, — например, Зиновий Борисович Пятигорский. Но именно Петру Семеновичу Марк обязан любовью к музыке. У Глушкина было много талантливых учеников. Одесситы говорят, что только Одесса может рождать таких талантливых преподавателей.

…После училища Марк служил в военном оркестре до 1957 года, когда, как он пишет, «заболел» джазом. В центральном одесском кинотеатре «Украина» был прекрасный джаз-оркестр, которым руководил известный джазист, гитарист Евгений Танцюра. Марк играл в оркестре на саксофоне и кларнете. А с 1977 года в течение десяти лет уже Марк Штейнберг руководил этим оркестром.

Израильская муза. Откликаясь на доброе и трагичное

Композитор откликается своим творчеством на все доброе и всё трагичное, что происходит в Израиле. Памяти жертв теракта в «Дельфинариуме» посвящена его песня «Дрожит душа». Марком Штейнбергом написана песня, посвящённая 120-летию города Петах-Тиква, в котором он сейчас живет. Марк сотрудничает с городским клубом «Одессит». Пишет музыку на стихи местных самодеятельных поэтов. Регулярно «озвучивает» стихи, присылаемые ему из Одессы, превращая их в песни.

Тесно сотрудничает Марк с поэтессой Сарой Зингер. В содружестве с Юрием Кремером и Сарой Зингер им записано немало песен на идише.

Надо сказать и о замечательных мелодиях песен «Года, года», «В тоннеле», «Музыкант играет на трубе», «Взрослые, не трогайте детей»…

Вначале была война…

Но вначале была война. И 16 августа 1941 года теплоход «Кубань» отошел от одесского причала с пленными немцами в трюмах и оборудованием холодильника одесского порта. На настилах поверх оборудования разместили еще 250 эвакуированных. На постеленном брезенте — больные и раненые дети и рядом охрана. На палубе — работники холодильника во главе с директором Сигаревым.

Судно сопровождали эсминцы, но это не помогло: немецкие самолеты бомбили и обстреливали «Кубань». В 5 утра налетели немецкие бомбардировщики. Столбы воды вырастали за бортом, и одна бомба прошила брезент, пробурила дыру в днище трюма. Погибли некоторые дети и много пленных немцев. Шестилетний Марик был ранен.

Из пробоины трюм стал заполняться водой, и эвакуированных пересадили на подошедший пароход «Пестель». В первую очередь спасали детей. Переправили раненых, и как только приплыли в Мариуполь, их отправили поездом в Нальчик. Мама с братом и сестрой разыскали Марка в госпитале и забрали его, а прежде старшая сестра Софа забинтовала его раны — в 15 лет она уже стала взрослой.

Маме через военкомат удалось устроиться в столовую эвакогоспиталя поварихой — это была ее профессия. Немцы подступали к Нальчику. Мать пошла в военкомат и упросила взять её в госпиталь. Через неделю она со старшиной-стариком приехала на запряжённой лошадьми телеге за Мариком и его сестрой, и семья разместилась в госпитале.

Брат Борис, несмотря на стопроцентную слепоту одного глаза (в детстве ему мальчишки бросили в глаз негашеную известь), убедив медкомиссию, ушел на фронт. Он заявил: «Чтобы стрелять, левый глаз не нужен! На фронте мой отец, воюет старший брат Саша, и я должен быть с ними!». Ушел на войну и погиб. И мама с Мариком и сестрой остались втроем. Потом было несколько военных голодных лет…

«Интересна история моего рождения», — рассказывает Марк Штейнберг. «В 1934 году встретились в Одессе три родных брата Штейнберги. Старший — хирург из Львова — приехал на симпозиум в «Еврейскую» больницу; мой отец Пётр, 1888 года рождения; и артист еврейского театра их брат Марк. Брат-львовянин по просьбе отца осмотрел мою маму, установил диагноз: миома, — и, договорившись с хирургами, назначил день операции. Уже лёжа на операционном столе, мать почувствовала биение ребёнка. Львовский дядя сказал: «Вставай, Роза, иди домой и жди сына». Это оказалось правдой. За месяц до моего появления артист Марк умер на сцене, и при моём рождении я получил его имя, а впоследствии — профессию артиста эстрадного оркестра. Отец добровольно пошёл на фронт, ему было уже 53 года и призыву он не подлежал, но он знал — это его гражданский долг, пошел и погиб…

И вот я живу — за них за всех…».

«Пока я помню — я живу»

Повествуя обо всем понемногу из своей жизни и своей музыкальной судьбы, я буду, так или иначе, «вращаться» вокруг воспоминаний об одесской военно-музыкальной школе, так как в ней прошли годы моего становления. Трудные это были, тяжёлые послевоенные годы… Я — дитя войны.

Хорошо помню первые её дни, и даже голос Молотова по радио, начало войны возвещавший. В июле 41-го бомба взорвалась на Херсонской улице, в детском отделении больницы, где я лежал. Посыпались стёкла, упал угол потолка на детишек со скарлатиной. Нас спустили в подвалы, где расставили кровати. На каждой по 3—5 детей от 3-х лет до 9-ти лет. Вечером многих родители забрали уже с осложнениями.