Мои воспоминания о войне - [3]
К сожалению, ОКХ приходилось иногда вторгаться в сферу компетенций других государственных структур: осуществлять контроль над прессой, вводить цензуру, вести работу по пресечению шпионской и диверсионно-подрывной деятельности противника, выявлять внутренние силы, нацеленные на свержение существующего в стране общественного строя. Руководящая роль принадлежала непосредственно Генеральному штабу, а исполнителями его соответствующих распоряжений нередко являлись местные органы власти. На этой почве возникали всевозможные трения, которых можно было бы избежать, твердо следуя внутри страны предписанным курсом при полной поддержке Генерального штаба.
Как первому генерал-квартирмейстеру, мне нередко выпадало лично излагать претензии и требования Генерального штаба германскому правительству; при этом я не особенно обращал внимание на политические пристрастия отдельных государственных деятелей и партий. И те партии, которые больше заботились о примирении, а не об укреплении в народе решимости довести войну до победного конца, неизменно отклоняли наши требования. В конце концов правительство и партии большинства единым фронтом выступили против меня, моей солдатской настойчивости и привычки оценивать ситуацию с чисто военной точки зрения.
Значительно больше сторонников у меня было в партиях, подобно мне исключавших возможность мирного урегулирования разногласий с врагом и выступавших поэтому за ведение войны с высочайшей энергией. Я никогда не обращался к ним за помощью, но постоянно ощущал их доверие ко мне. По этой причине мои внутренние противники навесили на меня ярлык «реакционера», хотя все мои помыслы были сосредоточены только на военных операциях. Если бы мои идеи пришлись по вкусу демократическим партиям и они бы меня поддержали, то в таком случае в глазах правых я, возможно, выглядел бы уже «демократом».
Но я не «реакционер» и не «демократ», я выступаю лишь за благополучие, процветание и могущество немецкой нации, за законность и порядок. Только на таком фундаменте может зиждиться будущее моей отчизны. Во время войны все делалось для победы и сохранения военного и экономического потенциала на послевоенный период.
Бездействие имперского правительства привело к тому, что усилиями моих идейных противников и чересчур рьяных сторонников я оказался втянутым в межпартийные дрязги. Что бы я ни делал и ни предлагал, все выставлялось в искаженном виде, выхваченным из контекста, в отрыве от сопутствующих обстоятельств. Распространялись неточные и даже ни на чем не основанные, лживые утверждения. Будучи сам по-солдатски прямолинейным, бесхитростным человеком, я вначале старался не обращать на эти козни внимания; в сравнении с делом, которому я служил, они казались мне довольно мелкими, незначительными. Позднее я всякий раз с глубоким сожалением воспринимал подобные явления, но был не в состоянии что-либо изменить. Я неоднократно обращался к представителям прессы с просьбой: не заниматься так много моей особой. Перегруженный повседневными заботами, я не мог отвечать на все сыпавшиеся на мою голову обвинения и упреки. Не было у меня и трибуны, с которой можно было бы высказать собственное мнение; кроме того, я считал, что немецкий народ достаточно разумен и сам сможет определить, кто же прав. Правительству же пришлось как нельзя кстати иметь под рукой козла отпущения. Вместо того чтобы вступиться за меня, оно позволило подстрекателям беспрепятственно действовать, представило меня чем-то вроде диктатора и тем самым усилило враждебное отношение ко мне в обществе.
Очень часто вину за беды и невзгоды, выпадавшие на долю немецкого народа, целиком возлагали на меня. Так, меня посчитали ответственным за ошибки и просчеты со снабжением населения продовольствием, хотя я к этой проблеме не имел абсолютно никакого отношения. Точно так же обстояло дело и с законом о свободе собраний, лежащим вне сферы моих компетенций. Когда зимой 1916/17 г. в стране возникла острая нехватка угля и перебои с подачей транспортных средств, виноватым вновь назвали меня, хотя для облегчения положения я даже распорядился откомандировать с фронта на угледобывающие предприятия всех горных инженеров. Никто и не подумал поблагодарить меня за это или хотя бы упомянуть в печати.
В условиях давившей на меня огромной ответственности я искренне желал скорейшего прекращения враждебности и довольно часто высказывался в этом смысле. Однако нам был нужен мир, обеспечивавший Германии свободное процветание, иначе бы все наши жертвы оказались напрасными. На мой взгляд, единственной предпосылкой для заключения мира могла служить откровенная готовность противника к мирным переговорам. Односторонние заявления о нашем стремлении к прекращению войны я считал весьма опасными.
Я прекрасно сознавал, что до подлинного мира было еще очень далеко, сколько бы мы о нем ни говорили и как бы горячо ни желали. Пацифистская идея примирения использовалась многими в качестве оружия против нас, причем среди этого контингента было немало таких, кто действовал, искренне веря в свою правоту. Но думала ли противная сторона точно так же, как наши пацифисты? А если нет, то понимали ли эти люди, что, неоднократно во всеуслышание заявляя о нашей готовности в любой момент заключить мир, они причиняли Германии громадный ущерб, подрывая боевой дух нашего народа, ослабляя его сопротивляемость врагу? Наши пацифисты лишь усилили среди немцев страстное желание мира, не сделав противника уступчивее, и тем самым затруднили достижение подлинного мира на приемлемых для нас условиях. Государства Антанты своевременно распознали складывавшуюся в Германии ситуацию и извлекли из нее выгоду, а ОКХ не смогло использовать имеющиеся в его распоряжении средства, чтобы сделать врага более покладистым. Несмотря на присущий им идеализм, именно эти люди повинны в постигшем Германию несчастье!
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
Алан Фридман рассказывает историю жизни миллиардера, магната, политика, который двадцать лет практически руководил Италией. Собирая материал для биографии Берлускони, Фридман полтора года тесно общался со своим героем, сделал серию видеоинтервью. О чем-то Берлускони умалчивает, что-то пытается представить в более выгодном для себя свете, однако факты часто говорят сами за себя. Начинал певцом на круизных лайнерах, стал риелтором, потом медиамагнатом, а затем человеком, двадцать лет определявшим политику Италии.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.
Русский серебряный век, славный век расцвета искусств, глоток свободы накануне удушья… А какие тогда были женщины! Красота, одаренность, дерзость, непредсказуемость! Их вы встретите на страницах этой книги — Людмилу Вилькину и Нину Покровскую, Надежду Львову и Аделину Адалис, Зинаиду Гиппиус и Черубину де Габриак, Марину Цветаеву и Анну Ахматову, Софью Волконскую и Ларису Рейснер. Инессу Арманд и Майю Кудашеву-Роллан, Саломею Андронникову и Марию Андрееву, Лилю Брик, Ариадну Скрябину, Марию Скобцеву… Они были творцы и музы и героини…Что за характеры! Среди эпитетов в их описаниях и в их самоопределениях то и дело мелькает одно нежданное слово — стальные.
Воспоминания русской революционерки, сподвижницы Кропоткина, Чайковского, Желябова, Перовской и Синегуба, аристократки, вместе с единомышленниками «пошедшей в народ», охватывают период с 1873-го по 1920 год. Брешковская рассказывает о том, как складывалось революционное движение, об известных революционерах, с которыми она общалась в заключении. Она не только констатирует факты, но и с не угасшей революционной страстью осуждает политику большевиков, приведших страну в тупик после 1917 года.
Автор предлагаемой читателю книги генерал-лейтенант Александр Александрович Мосолов (1854-1939) служил в конном лейб-гвардии полку, главный пост своей жизни — начальник канцелярии Министерства Императорского двора — занял в марте 1900 г., с весны 1916 г. стал посланником в Румынии. С 1933 г. жил в Болгарии, где и написал свои мемуары. Отнюдь не приукрашивая царя, отмечая многие его слабости, А. А. Мосолов остался искренним монархистом, причем не только на бумаге: он участвовал в попытках спасти жизнь Николая и его семьи в 1918 г., был одним из организаторов «Общероссийского монархического съезда» на баварском курорте Рейхенгале в мае 1921 г.
Удивительная жизнь и судьба Ивана Васильевича Кулаева может послужить примером для истинного предпринимателя. Он пытал счастья на приисках в тундре, тонул подо льдом Енисея, пережил китайское боксерское восстание, Русско-японскую и Первую мировую войну, революцию, национализацию имущества, бандитское похищение… Каждый раз начиная с нуля, он верил в свою удачу, в свою счастливую звезду. В книге воссоздана подлинная атмосфера быта, экономики и промышленности Сибири начала века.
Ришард Болеславский был в числе тех поляков, которые под влиянием патриотического порыва вступили в российскую армию, чтобы сражаться за независимость Польши. Вместе со своим уланским полком он прошел через все тяготы Первой мировой войны. После отречения царя и свершения Февральской революции польским уланам пришлось не только наблюдать со стороны ужасы безвластия: погромы, грабежи, самосуд и насилие, но и, становясь на ту или иную сторону, защищать свою жизнь.