Мои Воспоминания. Часть 1 - [45]

Но отца это мало радовало. Он стал таким фанатичным хасидом, что для него ученье не имело никакого значения. Он хотел, чтобы я знал только Тору и немного Мидраш. большего не надо, я должен быть только честным евреем, то есть хасидом.

Шая-Бецалель уже начал учить со мной Гемару, и я хорошо успевал. Я всё быстро схватывал и каждый четверг быстро отвечал из «Леках тов», и слова лились потоком.

Со временем Шаи-Бецалеля с его «Леках тов» стало для меня недостаточно. Мне нужен был меламед покрупнее, который уже учит с мальчиками страницу или целый лист Гемары.

Но отец не торопился. Он держал меня у Шаи-Бецалеля девять сроков, и я учил одно и то же, вместе с маленькими детьми. Отец видел, что учиться я способен, но человеку многого не надо, главное, чтобы я стал хасидом.

Я плакался отцу, что уже хочу учить Гемару, а не какой-то «Леках тов», что хочу учиться вместе с большими детьми, но он по известной причине не соглашался.

У отца был брат Исроэль, одного со мной возраста. Дед отдал маленького Исроэля под присмотр отцу и тот отправил нас обоих в один хедер, одинаково одевал и укладывал вместе спать.

У Изроэля была ещё лучше голова, чем у меня. Но он не хотел учиться, и его совсем не волновало, что нашим раби был Шая-Бецалель. Ему было всё равно: он не хотел себя утруждать. При своей хорошей голове он даже отрывка «Леках тов» к четвергу не знал, предпочитая проводить время в шалостях.

В семье нашей был ещё один мальчик по имени Исроэль, на два года старше меня, с гениальной головой. Отец его был Йозл Вишняк, большой учёный, просто совершенство, и дедова брата Юдла сын. Он занимал должность в Люблине, а его жена Баше-Фейге жила с детьми у своего отца, реб Зелига.

Их мальчик Исроэль к восьми годам измучил лучших меламедов. На каждый отрывок из Гемары он задавал кучу вопросов, и учёные не могли ему ответить. Поэтому понятно, что вся наша семья его очень любила и что он часто у нас бывал, ел, пил и играл с нами, и из-за него нас с Исроэлем не замечали. Все цацкались только с ним одним.

Но мы с моим другом Исроэлем, который одновременно был и моим дядей, от души его ненавидели - когда бы не он, мы считались бы вполне способными мальчиками: я, возможно, был бы лучшим мальчиком в городе, и в семье меня бы ещё больше ценили.

Но несмотря на нашу ненависть, мы к нему чувствовали также и почтение и бывали польщены, когда он с нами разговаривал. Характер у него был плохой, и все мальчики в городе страшно перед ним трепетали. Когда он нас бил, мы это ему позволяли, как ученики позволяют себя бить учителю.

Помню, однажды в пятницу, когда мы были свободны от хедера, ему захотелось выбрать лучших мальчиков в городе и послушать, как они читают отрывок из Гемары. Он взял, помнится, «Бава Меция»[97] и с двенадцатью мальчиками пошёл через луг к реб Симхе-Лейзеру[98]).

Был прекрасный солнечный день. Исроэль срезал перочинным ножиком хорошие, мягкие прутья на лугу и держал в руке Гемару. Каждому из мальчиков он дал отдельный отрывок из Гемары, и если тот не знал, то должен был лечь, и Исроэль сёк его мягкими прутьями столько раз, сколько считал нужным. Плакать никто не плакал – сдерживались: принимали всё это с любовью и в самом деле считали, что заслужили порки – мы форменные гои, что не знаем Гемару, а он, Исроэль, такой учёный. Но кое-кто уже не в силах был больше выдержать порки и начал плакать, а Исроэль не слушал и продолжал сечь, приговаривая:

«На тебе, эдакий гой, на тебе!…» - и оставляя на теле голубые полосы с запекшейся кровью.

Мне он дал пересказать отрывок «Сдающий на хранение»[99]. Но я тогда ещё не учил Гемару, а только «Леках тов», и совсем не знал отрывка «Сдающий на хранение». Он мне выдал восемнадцать розог, и таких крепких, что я помню их поныне.

Потом мы все, выпоротые, отправились вместе с тем, кто нас порол, домой, с заплаканными глазами, опозоренные, подавленные, но без претензий: мы это заслужили! Мальчики уже стали больше бояться розог Исроэля, чем учительских, потому что раби бьёт всё-таки милосердно и не такими мягкими, свежими и длинными прутьями, какие Исроэль нарезал на лугу.

Всевышний помог, и вскоре реб Евзель Вишняк забрал своего сына к себе в Люблин, поскольку в Каменце для него не нашлось меламеда.

Мы были рады: избавились от Исроэля!

Когда мне исполнилось восемь лет, отец меня передал наконец меламеду Моте, у которого я должен был учиться ещё два года назад. Это был хороший меламед. К тому же он не так бил мальчиков, и они у него хорошо учились. Он учил с детьми Гемару и добивался замечательных результатов. Час в день он также рассказывал детям истории о мудрецах и обо всём, что творится в ином мире, а именно: как мучаются грешники после смерти сто лет подряд. Ещё он рассказывал подробно маршрут мёртвых, например, как грешник встречает ангелов-мучителей по пути в ад, о свойствах ада, как жгут грешников и т.п.

По его рассказам, каждый праведник должен страдать после смерти от побоев ангела-мучителя (и о чём я уже писал)[100]. Получив свою порцию побоев, он должен идти в ад, и каждый праведник, даже самый великий, должен находиться двенадцать месяцев в аду. По дороге в ад его встречают ангелы-мучители, которые стегают его железными прутьями и швыряют на груду огня. С груды огня его швыряют на груду льда. Так его перебрасывают с груды огня на груду льда и обратно. Потом, если он большой злодей, ангелы-мучители бросают его от одного к другому все двенадцать сотен лет ожидания, то есть двенадцать сотен лет проходит, пока он упадёт на ту груду огня. И словно этого мало, по пути он встречает шестьдесят раз по десять тысяч ангелов-мучителей, и каждый бьёт его железными и раскалёнными прутьями. Потом ему велят идти в ад. И там он должен очищаться двенадцать месяцев. Больше времени никто в аду не бывал. Попасть в ад – это уже хорошо. Но перед этим мучится человек сотни лет в огне и в воде, во льду и в страхе…