Мои Воспоминания. Часть 1 - [44]

Униженному асессору пришлось к нему явиться, и исправник нарочно позвал к себе деда – пусть асессор увидит, как дед к нему приближён. Так прошло полтора года, пока асессор не смирился и не извинился перед дедом в присутствии исправника. И исправник стал как прежде останавливаться у асессора.

В то время дед установил, что не он один, а также и городские старейшины, должны вести городские дела. Он попросил исправника, чтобы тот передал печать и все книги другому сборщику, а он будет помогать, когда потребуется. Конечно, он постарается, чтобы всё велось, как надо. Дед уже не был сборщиком, он остался только советником сборщика и городских старейшин. И когда встречался трудный случай, к нему приходили старейшины, чтобы посоветоваться, и во всех отношениях воцарился мир и покой.

Когда приезжал исправник, то сборщик, перед тем, как к нему идти, шёл посоветоваться к деду или, если происходило что-то серьёзное, дед вместе со сборщиком шёл к исправнику и всё улаживал.

Дед вёл свои дела с помещиками, а половина доли реб Липе в будущем мире всё увеличивалась. Деду это придавало ещё больше энергии работать, он стал спокойнее, будущий мир поддерживал его в жизни. Но радость его продолжалась недолго: в конце четвёртого года его зять реб Липе прислал письмо с отказом от партнёрства. Заключённый на пять лет договор он разрывает, так как стал тем временем в городе судьёй взамен умершего судьи и будет теперь иметь доход и без их партнёрства, и больше не должен отдавать половину своей доли в будущем мире.

Письмо произвело на деда очень тяжёлое впечатление, почти полгода, до самого Йом-Киппура, этот умный еврей был в тяжёлой депрессии. В Йом-Киппур хорошо поплакал и опять успокоился. Но с сестрой он поссорился на всю жизнь, Считая, что во всём виновата она.

Глава 8

Мой первый меламед. – Вопросы, которые я задавал. – Второй меламед. – Мой дядя Исроэль. – Вундеркинд Исроэль. – Как вундеркинд Исроэль нас выпорол в поле. – У меламеда Мотэ. – Ад. – Зимний вечер. – Рассказы о чудесах. – Моя набожность. – Дибук. – Реб Липе Цукерман.

В два с половиной года мать отдала меня Якову-Беру, детскому меламеду. У неё не было времени ждать до лета, когда мне исполнится три года, и после Суккот она отдала меня в хедер. Я с детства имел желание учиться и не отходил от Якова-Бера ни на шаг, не хотел даже уходить домой. Я сидел рядом с ним на печке, было тепло, приятно. У него училось около сотни мальчиков, и богатые дети, когда им больше не хотелось учиться, сидели на большой печке и играли.

Мне так было хорошо на печке, что я не хотел оттуда слезать, только когда снимали всех детей и нельзя было оставаться одному, я шёл с помощником меламеда домой.

Но меламед Яков-Бер не был мною доволен. Я с детства имел недостаток – был спорщиком и любил задавать трудные вопросы. И Яков-Бер, бедняга, не знал, что ответить. Например, начав учить со мной алфавит, он меня учил: комец-алеф – о; комец-бет (с точкой внутри буквы) – бо, а комец-бет (без точки внутри буквы) – во.[95] Я у него спрашиваю: «Но если комец-бет (без точки внутри буквы) – во, зачем тогда нужно, чтобы было ещё и комец-вав-вав – тоже во?)[96] .«Станешь старше, - недовольно отвечает ребе, - тогда узнаешь».

Есть дети, которые только и знают всё время задавать вопросы: «Мама-папа, зачем надо то, зачем надо сё?» Так и я всё время спрашивал раби:

«Кто сделал стол?»

«Столяр».

«А кто сделал столяра?»

«Бог».

«А кто сделал Бога?»

«Бог! – кричал он сердито. – Бог вечен, его никто не делал».

«Бог сам себя сделал?» – спрашивал я, глядя раби прямо в глаза.

«Ты ещё мал и глуп!» – кричал он в ярости.

Раби рассказал папе, что я всё время задаю вопросы. Папа ему посоветовал отругать меня, когда я что-то спрошу.

«Скажи ему, - посоветовал папа, - что мальчик не должен ничего спрашивать, он должен только учиться и молчать".

Однако вопросы, которые мальчик задавал, сильно обеспокоили его отца. И он стал задумываться – не вырастет ли из такого ребёнка, не дай Бог, апикойрес? Может, будет лучше ребёнка поменьше учить и вовремя отдать хасидским меламедам, которые его научат только быть хасидом и честным евреем?

У Якова-Бера я учился три срока. Я уже мог довольно быстро молиться, как большой. И тогда папа меня действительно отдал хасидскому меламеду, Шае-Бецалелю, у которого учили Тору и начало Гемары.

Я начал учить у меламеда Тору, и папа устроил пир для всех хасидов. Пели и пили много водки и ели целый день, но без деда, который никогда с хасидами не праздновал. Я хорошо учился, и раби со мной начал Раши. Я всё быстро схватывал и к шести годам уже хотел учить Гемару. Но раби считал, что ещё слишком рано:

«Достаточно, если ты начнёшь Гемару к семи годам».

Я, бывало, стоял у стола, за которым дети учат Гемару, прислушивался и не хотел толкаться с ребятами, учившими Тору. Так я всё хорошо улавливал, что когда наступал четверг, я говорил раби, что могу ему пересказать весь урок Гемары за неделю наизусть. Я говорил, и слова лились потоком, кусок из «Леках тов»: « Если Реувен украл деньги у Шимона…». Раби изумлялся и вечером приходил к отцу и рассказывал ему, какой у него замечательный сын – без того, чтобы учить, только со слуха, читает наизусть урок.