Мои современницы - [118]

Норманские женщины – единственные в мире не знали гарема. Еще в глубокой древности норманы, смело переплывая моря на своих ладьях и основывая колонии по северным берегам, всюду возили с собою жен и обращались с ними, как с равными, спрашивая их совета и часто ему следуя. Все северные законы благоприятны женщинам, и ни одна страна так не защищает девушек, как Англия.

В то время как католическое духовенство по сию пору требует от своей паствы, чтобы девочки играли с девочками, а мальчики с мальчиками, протестантские пастыри никогда этой ошибки не делали. В Англии девушки и юноши растут вместе и благодаря этому англичанки несравненно проще смотрят на мужчин, чем прочие европейские женщины. Они ценят их достоинства, но понимают и недостатки; ищут в них себе друзей и союзников, но никогда не делают из мужчин богов, никогда перед ними священного трепета не испытывают.

Если северным женщинам не удалось личное счастье, они мужества не теряют. Их поддерживает любовь к родине, к человечеству, желание, чтобы восторжествовала на земле Христова правда. Они продолжают наслаждаться жизнью и тогда, когда проходит их молодость, путешествуют, изучают, работают. Они умеют быть полезными обществу, и оно отвечает им уважением. Немудрено, что англичанки и американки стали во главе женского освободительного движения. «Видно и вправду нам, норманкам, – думала я, – судьба поручила освободить наших слабых сестер из того гарема, в котором они задыхаются».

XVIII

Наступил июль, жаркий и душный. Я все дни проводила в Булонском лесу, жалея бедную Алекс, которой было не до прогулок. Она поспешно сдавала один экзамен за другим, мечтая покончить их к приезду Тима. Его мы ждали со дня на день.

В одно особенно удушливое утро я вернулась с прогулки к завтраку и, к удивлению, не нашла Алекс в столовой. «Очень уж она увлекается, – с досадой подумала я. – Русские ни в чем меры не знают! Можно и здоровье погубить, если не есть и не спать во время».

После завтрака я пошла ее пожурить. Дверь в нашу маленькую переднюю оказалась отворенной. Алекс стояла посреди гостиной, как-то странно опустив руки и глубоко задумавшись. Мне показалось, что она давно уже так стоит и вряд ли сознает, где находится.

Услыхав мои шаги, Алекс подняла голову. Лицо ее пылало, глаза сверкали.

– Прочтите! – сказала она, протягивая мне толстый пакет. – Вот что пишет мне муж.

Я молча принялась за чтение. О первых же слов мне стало ясно, что то была исповедь Тима. Дядя Илюша умер на днях от разрыва сердца. Маруся стала вдовою, и Тим решился, наконец, на то, что обязан был сделать шесть лет тому назад: во всем покаяться Алекс и просить у нее развода. Почти в тех же выражениях, как и мне, описывал он свою встречу с Марусей, их любовь и рождение Лидочки; так же наивно уверял, что ни разу Марусе не изменил…

«Хороня дядю Илюшу, – писал Тим, – я засуетился, разволновался и почувствовал себя очень плохо. Пришлось опять обратиться к доктору, и на мои настоятельные просьбы N. сказал, наконец, правду: сердце мое безнадежно. Даже при благоприятных обстоятельствах (полной тишине и душевном спокойствии) я протяну пять-шесть лет, не более. Если ты смилуешься над нами и дашь развод, то через год-полтора я женюсь на Марусе и усыновлю Лидочку. Как тебе известно, жене необходимо пять лет прожить с мужем, чтобы иметь право на пенсию. Сама видишь, что времени нельзя терять ни минуты… Я не стал бы тебя тревожить, если бы не знал, что у тебя появилось любимое дело, новая цель в жизни. Перед тобою успех, слава, богатство и, быть может, полное выздоровление (если прав твой парижский доктор), а, следовательно, новая любовь и новое счастье. Передо мною же одна, лишь, могила… В память первых блаженных лет нашего брака, которых, поверь, я никогда не забуду, дай мне возможность спокойно прожить немногие остающиеся годы… Помоги мне предстать на суд Всевышнего с чистой совестью, исполнив свои земные обязанности… Мы все втроем стоим перед тобою на коленях! Сжалься над нами, и всю остальную жизнь нашу мы будем молить Бога вознаградить тебя за твое великодушие».

Должно быть, по выражению моего лица, Алекс догадалась, что исповедь не была для меня новостью.

– Вы всё знали! – воскликнула она. – Вам известно было преступление Тима, и тем не менее вы подавали ему руку, дружески с ним говорили, не отворачивались от него с презрением… Да что же вы, наконец, за человек! Неужели вас не возмущает чудовищное рождение этого преступного ребенка?

– Россия так мало населена! – пробормотала я, не зная, что сказать. – Каждый новый человек – лишний для нее работник…

– Какое мне дело до населения России! Смеетесь вы, что ли надо мною? О, теперь я вас понимаю! Вы всё это время надо мною потешались! Вы нарочно придумали мне нелепое адвокатство и увезли в Париж, чтобы дать возможность Тиму весело проводить время с его любовницей. Ваши симпатии были на их стороне! Впрочем, это и не удивительно: вы – писательница, а, следовательно, законные честные жены вам не нужны. Из моей скромной добродетельной жизни интересного романа не сочинишь. То ли дело разврат! Опишите его, и книга ваша будет иметь успех; станет больше читаться, лучше