Мои Службы - [2]

Еврейка говорит: "Псков взят!" У меня мучительная надежда: "Кем?!!"' Справа от меня - двое (Восточный стол). У одного нос и нет подбородка, у другого подбородок и нет носа. (Кто Абхазия и кто Азербайджан?) За мной семнадцатилетнее дитя - розовая, здоровая, курчавая (белый негр), легко-мыслящая и легко-любящая, живая Атснаис из "Боги жаждут" Франса, - та, что так тщательно оправляла юбки в роковой тележке, - " fiere de mourier comme une Reine de France."

Еще - тип институтской классной дамы ("завзятая театралка"), еще мирная дородная армянка (грудь прямо в подбородок, не понять: где что), еще ублюдок в студенческом, еще эстонский врач, сонный и пьяный от рождения... Еще (разновидность!) - унылая латышка, вся обсосанная. Еще...

----------

(Пишу на службе.)

Опечатка:

"Если бы иностранные правительства оставили в покое русский народ" и т. д. " Вестник Бедноты", 27-го ноября, No 32.

Я, на полях: "Не беспокойтесь! Постоят-постоят-и оставят!"

-----

Пересказываю, по долгу службы, своими словами, какую-то газетную вырезку о необходимости, на вокзалах, дежурства грамотных:

"На вокзалах денно и нощно должны дежурить грамотные, дабы разъяснять приезжающим и отъезжающим разницу между старым строем и новым".

Разница между старым строем и новым:

Старый строй: - "А у нас солдат был"... "А у нас блины пекли" ... "А у нас бабушка умерла".

---------------------

Только поздней поняла: "взят - конечно: нами!" Если бы белыми - так "отдан" (примеч. М. Цветаевой). 2 Готовая умереть, как французская королева (фр.).

Солдаты приходят, бабушки умирают, только вот блинов не пекут.

------------

Встреча.

Бегу в Комиссариат. Нужно быть к девяти, - уже одиннадцать - стояла за молоком на Кудринской, за воблой на Поварской, за конопляным на Арбате.

Передо мной дама: рваная, худенькая, с кошелкой. Равняюсь. Кошелка тяжелая, плечо перекосилось, чувствую напряжение руки.

- Простите, сударыня - Может быть, вам помочь?

Испуганный взгляд:

- Да нет...

- Я с удовольствием понесу, вы не бойтесь, мы рядом пойдем.

Уступает. Кошелка, действительно, чертова.

- Вам далеко?

- В Бутырки, передачу несу.

- Давно сидит?

- Который месяц.

- Ручателей нет?

- Вся Москва - ручатели, потому и не выпускают.

- Молодой?

-Нет, пожилой... Вы, может быть, слышали? Бывший градоначальник, Дский.

-----------

С Дским у меня была такая встреча. Мне было пятнадцать лет, я была дерзка. Асе было тринадцать лет, и она была нагла. Сидим в гостях у одной взрослой приятельницы. Много народу. Тут же отец. Вдруг звонок: Дский.

(И ответный звонок: "Ну, Дский, держись!")

Знакомимся. Мил, обаятелен. Меня принимает за взрослую, спрашивает, люблю ли я музыку, И отец, памятуя мое допотопное вундеркиндство:

- Как же, как же, она у нас с пяти лет играет!

Дский, любезно:

- Может быть, сыграете?

Я, ломаясь:

- Я так все перезабыла... Боюсь, вы будете разочарованы...

Учтивость Дского, уговоры гостей, настойчивость отца, испуг приятельницы, мое согласие.

-------------

* Моей сестре (примеч. М. Цветаевой).

- Только разрешите, для храбрости, сначала с сестрой в четыре руки?

- О, пожалуйста.

Подхожу к Асе и, шепотом на своем языке:

- Wi(р1)rweе (реш]ide[re]nT nlei[pet] te[pe]r spi[pi]...

Ася не выдерживает.

Отец: - Что это вы там, плутовки?

Я - Асе: "Гаммы наоборот!"

Отцу:

- Это Ася стесняется.

---------

Начинаем. У меня в правой руке ре, в левой до (я в басах). У Аси - в левой руке ре, в правой до. Идем навстречу (я слева направо, она справа налево). При каждой ноте громогласный двуголосный счет; раз и, два и, три и... Гробовое молчание. Секунд через десять неуверенный голос отца:

- Что это вы, господа, так монотонно? Вы бы что-нибудь поживее выбрали.

В два голоса, не останавливаясь:

- Это только сначала так.

----------

Наконец, моя правая и Асина левая - встретились.

Встаем с веселыми лицами.

Отец - Дскому: "Ну, как вы находите?"

И Дский, и свою очередь вставая: "Благодарю вас, очень отчетливо".

- ---------

Рассказываю. По ее просьбе называю себя. Смеемся.

- О, он не только к шуткам был снисходителен. Вся Москва...

На углу Садовой прощаемся. Снова под тяжестью кошелки перекашивается плечо.

- Ваш батюшка умер?

- До войны.

- Уж и не знаешь, жалеть или завидовать.

- Жить. И стараться, чтобы другие жили. Дай вам Бог!

- Спасибо. И Вам

.Институт.

Думала ли я когда-нибудь, что после стольких школ, пансионов и гимназий, буду отдана еще и в Институт?! Ибо я в Институте и именно отдана (Иксом).

Прихожу между 11 ч. и 12 ч. каждый раз сердце обмирает; у нас с Заведующим одни привычки (министерские!). Это я о главном Заведующем, Мре, своего собственного, Иванова, пишу с маленькой буквы.

Раз встретились у вешалки, - ничего. Поляк: любезен, Да я по бабушке ведь - тоже полячка.

Но страшнее заведующего - швейцары. Прежние, кажется, презирают. Во всяком случае, первые не здороваются, а я стесняюсь. После швейцаров главная забота не спутаться в комнатах. Мой идиотизм на места.) Спрашивать стыдно, второй месяц служу. В передней огромные истуканы-рыцари. Оставлены за ненужностью... никому, кроме меня. Но мне нужны, равно как я, единственная из всех здесь, им сродни. Взглядом прошу защиты, из-под забрала отвечают. Если никто не смотрит, тихонько глажу скованную ногу. (Втрое выше меня.)