Мои ранние годы. 1874-1904 - [85]

Во всей Претории не набиралось и пятисот человек, способных держать в руках оружие; в основном это были откупившиеся от фронта богатеи, не пригодные для службы калеки, правительственные чиновники, клерки правительственных контор и т. д. Официально они назывались городской милицией, и им были розданы винтовки. Но этим организация их и ограничивалась. Если бы мы осилили первый шаг, второй стоил бы нам гораздо меньшего труда, а третий — и того меньшего. В воображении мы уже видели себя хозяевами вражеской столицы. В фортах оставались только смотрители, все прочие воевали. Защищенные пушками от нападения извне, изнутри форты почти не были укреплены. Если бы мы овладели городом, то и их заняли бы в два счета. Ближайшие британские части находились от нас в трех сотнях миль. Но в случае удачи мы, как по волшебству, сделались бы владыками укрепленной столицы противника, имеющими достаточно сил, продовольствия и боеприпасов, чтобы продержаться так же долго, как Мафекинг, если не дольше.

Вся операция должна была уложиться в ночь. А когда нам следовало ждать первой вражеской атаки? Вряд ли ранее, чем через несколько дней. Мы успеем захватить главный железнодорожный узел Южно-Африканской Республики, откуда отходят линии на север, восток и запад. Вышлем в этих направлениях поезда, чтобы, отъехав на разумное расстояние — миль этак на сорок-пятьдесят, — они на обратном пути взорвали за собой все мосты и водопропускные трубы. Выиграв таким образом время, мы организуем оборону города. Потрясающая перспектива! Проснувшись утром, буры вдруг обнаруживают, что столица их захвачена военнопленными, которых они так опрометчиво собрали в одном месте, не обеспечив должную охрану! Скольких бойцов потребуется им отозвать с фронта, чтобы осадить город? Конек буров — сражения на открытой местности. За всю войну им ни разу не удалось штурмовать укрепленные позиции. Вспомним Кимберли, Мафекинг, Ледисмит. Перед окопами и брустверами они пасуют. Бескрайние просторы вельда — вот их стихия. Так что, завладев Преторией, мы засядем в ней надолго. И какая это будет громкая победа! Президент Крюгер и его правительство станут нашими пленниками! Крюгер заявлял о своем желании «ошеломить человечество». Вот тут-то мы и ошеломим его самого.

А имея на руках такие козыри, мы добьемся заключения почетного мира и закончим распрю дружеским и справедливым соглашением, которое положит конец кровопролитию! То была великая мечта. Много дней мы жили только ею. Самые ретивые принялись даже шить «Юнион Джек», чтобы в час «ч» выступить под стягом. Но мечта осталась мечтой. Два или три старших офицера, находившихся среди нас, ознакомившись с нашим планом, решительно его осудили, и я, конечно, не возьмусь оспаривать их правоту. Помнится, в одной комической опере злодей торжественно возглашает: «Погонщики мулов, числом двадцать тысяч, идут на город с ножами». — «Так где ж они, что ж их не видно?» — спрашивают его. «Полиция путь им закрыла». Вот то-то и оно. Десять караульных, при оружии и при исполнении, — это, может быть, и маленькая помеха грандиозному свершению, но в нее все уперлось. Оставив наши коллективные замыслы, мы задумались над тем, как нам улизнуть поодиночке.

Глава 21 Я бегу от буров — I

Впервые три недели плена, замышляя вместе со всеми то мятеж, то побег, я одновременно одолевал бурское начальство требованиями отпустить меня, простого корреспондента, на волю. Мне отвечали, что я лишился нестроевого статуса, приняв участие в стычке у бронепоезда. Я утверждал, что ни разу не выстрелил и был взят безоружным. Что соответствовало истине. Но во всех натальских газетах засели буры. Они красочно расписывали мои подвиги и винили лично меня в угоне локомотива с ранеными. Поэтому генерал Жубер заявил, что, освободив локомотив, пусть и без единого выстрела, я сорвал боевую операцию буров и, следовательно, должен разделить участь военнопленных. Узнав об этом приговоре в первую неделю декабря, я решил бежать.

Далее я дословно привожу тогдашние мои записи, править которые не берусь.

________________

«Государственная образцовая школа помещалась посреди прямоугольного двора, обнесенного с двух сторон железной решеткой и с двух — забором из рифленого железа футов десяти высотой. Энергичному молодцу ничего не стоило бы перемахнуть через такую ограду, но вооруженные ружьями и револьверами караульные, стоявшие в дозоре по периметру территории с интервалами в пятьдесят ярдов, делали это препятствие почти неодолимым. Живая стена — самая непроницаемая из всех.

Пораскинув мозгами и понаблюдав, кто-то из нас подметил, что, когда караульные на восточной стороне прохаживаются взад-вперед, из поля их зрения временами выпадают несколько футов ограды над будкой-уборной. Возвышавшиеся в центре двора электрические фонари заливали ослепительным светом всю территорию школы, но восточный забор был затенен. Таким образом, задача состояла в том, чтобы перебраться через него незаметно для двух караульных, дежуривших у подсобок. Следовало подловить момент, когда оба они повернутся к уборной спиной. За оградой начинался сад соседней виллы. Далее наш план не простирался. Все, что ждало беглеца после, тонуло во мраке неизвестности. Как выскользнуть из сада, как пройти по улицам, как миновать патрули на окраинах города и, самое главное, как одолеть двести восемьдесят миль до португальской границы? — эти вопросы предстояло решать по ситуации.