Мои пыльные ноши - [6]

Отец с сомнением пожимал плечами, но Лизе так ничего не сказал. Ни полгода, ни год спустя, когда на его телефонные расспросы, более похожие на возмущение, я в очередной раз молол чушь о сюрпризе.

Не могу, впрочем, обвинить себя в полном бездействии. Скромное «Сдаю двухкомнантную квартиру», такое целомудренное в сравнении с прижимающими мое объявления, причем символически — сверху и снизу, жемчужинами сайта, так возбуждавшими меня намеками на безоговорочный интим (словно у половины города сорвало крышу на сексуальной почве) поначалу еще согревало меня надеждой. Месяца три, пока не стал стремительно иссякать поток потенциальных квартирантов, после чего оканчивавшаяся номером моего мобильного телефона строчка все больше походила на некий ритуальный долг, который я почему–то должен был исполнять перед всемирной компьютерной паутиной каждый вторник и четверг, без какой–либо гарантии результата, о сути которого я и сам уже начал подзабывать. Результат же каждый раз был один: безумные ночи с завороженной моей активностью женой и все более вялые потенциальные квартиранты, на которых даже двести пятьдесят долларов в месяц — смешная для двухкомнатной квартиры сумма — не производили такого впечатления, как сам вид квартиры: всегда, даже при включенном свете, полутемная, с крохотными комнатами и печального вида краном в ванной, совмещенной с туалетом, серая, как весь двухэтажный дом на берегу запущенного пруда. Всем подавай евроремонт — кодовое слово и нереалистичный для меня проект. Так же, впрочем, как и ремонт косметический, которым и отделывается любой здравомыслящий хозяин квартиры, накидывая цену как за пресловутый евроремонт.

Оставалась продажа квартиры, один из двух озвученных отцом вариантов и одновременно — не выход, по его же мнению. Я же почти не сомневался — Лиза будет настаивать на продаже, причем немедленной, несмотря на очевидные преимущества отсрочки такого решения хотя бы на пару лет, пока еще подрастут и без того высокие цены на недвижимость, а ежемесячные поступления от квартирантов лишь подтвердят папину правоту.

В некотором смысле я очень хорошо узнал супругу за шесть лет нашего брака. Во всяком случае, от идеи сдавать квартиру она, я уверен, легко бы меня отговорила.

— Я устала от нищеты, — говорила она менее чем через полгода после нашей свадьбы. Будто этим прозябанием она с рождения была обязана мне.

Дочь одинокой учительницы, отец которой никогда не был мужем ее матери. Серое детство без голубоглазых, как у подружек, кукол, юность — без ярких нарядов, молодость — без богатеньких кавалеров.

— Как мы будем жить? — спрашивала она.

Поначалу я еще отвечал, что–то о том, что все наладиться, но она решительно перебивала, и постепенно ее вопросы стали встречать единственно возможный ответ.

Тишину.

Как ни странно, молчание срабатывало лучше слов.

— Молчишь? — горько улыбалась жена и отворачивалась, чтобы не видеть мои так и не разомкнувшиеся губы.

Вздумай я ответить «да, молчу», не представляю, до чего бы мы с ней дошли. К счастью, я ни разу так не сказал. Я выдерживал пятнадцать минут — время от смертельной обиды жены до смирения, в котором, подозреваю, еще теплилась надежда, что мое молчание скрывает усиленную работу мозга по выходу из этого проклятия — нашей вечной бедности. С годами моя манера отвечать, а вернее, не отвечать на самые трудные Лизины вопросы стала не только привычкой, но даже своего рода психологической разгрузкой для жены. Она свыклась со мной молчащим как с чем–то необходимым, а значит, я одержал верх.

Устроил бы ее молчаливый ответ, узнай она о квартире? Я не рассчитываю на ее одобрение, как не думаю, что сдача квартиры внаем способна вызвать у нее восторг, когда вот она, совсем рядом — мечта о внезапном богатстве. Квартира на продажу в двадцати минутах ходьбы.

Пока же за квартиру приходится расплачиваться. Разумеется, отцу — ведь это он настоял на, как оказалось, мертвом варианте сдаче внаем. Впрочем, расплачиваемся и мы: пятьдесят долларов, которые они с мамой отправляют на мое имя раз в три–четыре месяца, целиком уходят на оплату коммунальных услуг простаивающей квартиры.

Свет в бывшей тетушкиной квартире я включаю только для особо придирчивых посетителей, которым вечерами, видите ли, не рассмотреть комнаты в сумерках. Воду не расходую, газ тоже, но за электричество и телефон плачу — просто для того, чтобы не отключили. Так же как и за выставляемый ЖЭКом счет, какую–то ерунду за уборку, ремонт и обслуживание дома — незаметные, даже при самом благодушном рассмотрении, виды домкомовской деятельности.

С каждым новым звонком в голосе отца все громче звенело раздражение.

— Почему не говоришь жене? — почти срывался на крик он и, как мне представлялось по эту сторону провода, краснел.

Ему было за что винить себя, и он это знал.

В конце концов, эти несчастные пятьдесят долларов в квартал могут быть потрачены на подарки внукам.

Которых у отца аж двое.

***

И зачем я только вышел из химчистки? Все ведь было понятно и так, и пока я, словно рисуя собственными следами гигантскую петлю, обходил дом, в подвале которого у меня приняли на чистку ковер, мой план не обогатился ни одной дельной мыслишкой. Да что там — вообще ни одной, кроме сожаления о потерянном времени.