Могрость - [72]

Аня вскочила и с размаху зарядила ему коленом в пах, неистово лупя кулаком в челюсть. Драться она не умела, а поэтому руку травмировала сильнее, чем ему лицо, но Сыч рухнул с воплем. Войнуги зарычали голодно, запрыгали вокруг беглянки. Ярмак настиг ее уже через минуту. Вскинул ружье.

– Без глупостей! Стой!

– Стреляй! – закричала Аня. – Стреляй! Тупица! Ты слышал? Слышал? Могрости только и нужно, чтобы вы мучились. Все вы – те, кто отнял ее покой.

– Тихо!

– Твои дети. Твоя дочь! Разве ее не жаль?

Выстрел сотряс воздух – Ярмак был на взводе, ружье вело в дрожащих руках. Сыч торопливо вышагивал.

– Выруби эту дуру!

Но Ярмак медлил, испепеляя ее взглядом.

– Дай! – отобрал ружье Сыч.

Она поняла: выстрелит. Закрыла глаза.

– А знаешь, Нюта, милая, – надвигался властный голос. – Ты сослужила пользу. Братец стал сговорчивым. Выкопанная им могила – тебе.

Один из шакалов могрости набросился, вонзаясь когтями в спину. Аня заверещала, развернулась бежать. Повсюду хихикали круговертью монстры, клацали трупные пасти, – покуда резкий звон в затылке не прекратил кошмар.

Очнулась Аня возле дороги, в мокрой траве. Дождь оседал туманом на цветущую степь, молнии ударяли с запада вилами. У раскрытого багажника стояли трое. Внедорожник рыжел глиняными разводами. Сыч о чем-то монотонно рассуждал. Муха и Ярмак поглядывали на нее сконфуженно. Тучи ползли, смыкались синюшным пологом. Аня в ужасе понимала, что дерево уже не поджечь. Сейчас она сожалела. Стоило признаться брату, где могильник, как разорвать связь. Но разорвал бы он?

– Труп не должны найти, – распоряжался Сыч. – И так зачастили из Ямска. Сейчас отвезем ее на кладбище. Нет. В леваде закопаем.

Ярмак сжимал ружье, нервно постукивая носком резинового ботинка. Аня помнила это постукивание. Когда отчим возвращался с завода, Ярмак так же трясся у окна.

– Что ты прячешься за него! – Сыч вновь отнял ружье. – Ярмак, ты выдохни! Никаких выстрелов. Тут полно следопытов. Ни капли крови рядом с могильником, ясно?

Муха и Ярмак переглянулись.

– Придушим, – кивнул Сыч Ярмаку.

Когда тому дошло, что приказывают, Ярмак оцепенел.

Муха попытался возразить:

– Ты хотел, чтобы Витя покалечил девчонку. Если начать шантаж. В обмен…

– Обалдели, да? Ручки марать не хотите? Чистенькие?

Он шагнул к Ярмаку, и тот попятился:

– Только копать мастера? – взъелся. – А мне с моста толкать, в череп бить? На кой вы мне сдались тогда? Только бабосы подавай, а работать кто?..

– Это же Нюта, – вступился Муха, взывая к атрофированной человечности. – При чем она?..

– Нюта? – прошипел Сыч, зверея. – А Таньке камнем приложить можно? Или ты трезвым ни-ни?

– Я не убивал ее! – Муха саданул по дверце. – Я надеялся остановить. Это ты! Ты всё! Ты добивал! И твари эти…

– Вопишь, как баба, – наступал Сыч. – «Всё ты!» – кривил хриплый голос Тани. – «Я не знала, что они задохнутся! Я не хотела их убивать!» Байчуре бы повторила. Ага. Вся в мамашу – рехнутая. Но денежки брала, могилки рыла.

Муха накинул капюшон фланелевой куртки, с силой захлопнул багажник.

– Мы ее не тронем, – отрезал. – Никого не тронем. Ты вконец свихнулся.

Ярмак отвернулся, достал из кармана охотничий нож. Сыч сжал приклад ружья.

– Как вы меня достали. Все достали, – бормотал, – своим осуждением, брезгливостью. Тащитесь ко мне, в глазки заглядываете, а сами вон что: я – псих. Я один, да?

Он вскинул ружье, водя прицелом с Мухи на Ярмака.

– Указывать будете? Осмелели?

Парни переглядывались заговорщиками.

– Ты решил, крутой? – выступил Муха. – Ты без трупных отребьев – рохля.

И Муха пригнулся в броске на Сыча. Грянул выстрел. Ярмак выронил нож на первом шаге, схватился пораженно за грудь. По светлой футболке расползалось алое пятно. Муха сбил с ног Сыча, они завертелись по земле. Сыпались ругательства, хрустели удары. Противники отпрянули в стороны. Сыч отполз к руке Ярмака, поднял нож. В завязавшейся потасовке, Муха вскрикнул, схватился за торчащую рукоять под ребром и начал оседать, скользя влажной рукой по дверце авто.

Сыч поднялся, шаря бессознательно заплывшим взглядом и одержимо твердя: «Так-то, вот так-то». Утерев рукавом кровь с разбитой губы, он поднял ружье; сделал шаг в сторону, но потом вернулся и что силы пнул Муху в лицо. Сопротивления не осталось. В ужасе Аня попыталась ползти – настиг выстрел. Эхо взорвалось цепными снарядами. Сыч за спиной бессвязно ворчал, перезаряжая ружье.

– Стоять! – взревел голос Байчурина.

Новый выстрел сотряс немую округу. Понесся заполошный лай.

Аня обернулась, страшась ответного залпа. Сыч трусливо уносил ноги в заросли леса. Байчурин шагал к ней, чертыхаясь от досады.

– Жива?

– Скорую! – умоляла Аня. – Вызывайте скорую.

Байчурин помог ей подняться. Горестно они приблизились к внедорожнику. Верный пес Гром рыскал по следам. Муха мычал: «Ром-ма? Что Ром-ма?» Пытался встать, но Байчурин приказал не двигаться. Ярмак лежал головой возле колеса, на спине, раскинув навзничь руки и вглядываясь в лес. Грудь его вздымалась слабеющим дыханием, кровь текла, пропитывая землю.

Аня склонилась:

– Эй, Ярмак! – позвала. – Ром? Слышишь?

Он с трудом, будто отвлекаясь от чего-то важного, посмотрел на нее.