Могло быть и хуже - [13]

В марте 1865 года Вильгельм — ему едва исполнилось пять лет — был дважды прооперирован с целью отделить часть шейной мускулатуры от ключичной кости. После этого он до некоторой степени мог прямо держать голову, но его увечья проявились теперь с другой стороны. Викки констатировала: «Вильгельм теперь выглядит как будто перекошенным, потому что правая щека и правый глаз кажутся увеличенными в размере». В итоге был использован проверенный метод дома Гогенцоллернов: связывать все жизненные проблемы с недостатком дисциплины. Чтобы выработать правильную осанку, Вильгельма постоянно затягивал в корсет приставленный к нему офицер. Хуже всего для ребенка было то, что его отверг самый родной человек: Викки так и не смогла смириться с телесными недостатками сына. Легко можно представить, что это значило для и без того поврежденной психики мальчика.

Сверх того, воспитание будущего императора было доверено учителю Георгу Хинцпетеру, спартански настроенному любителю дисциплины, который привил ребенку привычку скрывать и компенсировать свои недостатки, и этим нанес окончательный удар его психике. Когда сей «педагог» завершил обучение Вильгельма, для Германии был готов правитель, который мог одной рукой стрелять, управлять лошадью и парусом, играть в крокет, но был глубоко душевно травмирован и страдал от целого букета неврозов.

В июне 1888 года Вильгельм унаследовал германский престол. Теперь у империи был глава, который, хоть и происходил из дома Гогенцоллернов, был обременен чувством своей неполноценности, и показать себя миру стало для него фатальной необходимостью. Кроме того, в нем тлела обида на отвергнувшую его мать Викки. Психоаналитики предполагают, что это чувство разрослось со временем в обобщенную ненависть ко всем англичанам — не лучшая предпосылка, чтобы стать императором-миротворцем. Последствия хорошо известны.

Когда в 1918 году Мировая война закончилась и Германия лежала в руинах, Вильгельм тихо и незаметно совершил побег в Голландию. В изгнании он мечтал о триумфальном возвращении на родину. Но не вернулся. Вильгельм умер в 1941 году, так и не увидев вновь своей страны. Немцам он был больше не нужен — они нашли себе другого вождя.

Глава II. Спорщики и идеологи

В медицинском деле нередко встречаются личности, склонные к спорам и дискуссиям. На то множество причин. Во-первых, за плечами у любого медика долгие годы учения; он во многом весьма сведущ. Но мало обладать знанием, зачастую образованность тоже хочется демонстрировать. А лучше всего это удается во время спора, если получается указать оппоненту на его заблуждение. Медики в этом смысле не отличаются от прочих представителей ученого сословия. Вторая причина — значительное возвышение в общественном сознании общего образа медицины и ее адептов за последнее столетие. Возрастающий интерес к этой сфере во многом происходит из-за того, что люди с каждым годом все сильнее хотят наслаждаться жизнью именно здесь и сейчас, а не дожидаться «вечной жизни». Поэтому во многих вопросах они уже не обращаются к священнику, разбирающемуся в том, как разрешит их вопросы Вечность, а идут к врачу, главному уполномоченному по делам здоровой жизни здесь, на земле. Поэтому значение врача приобретает все больший вес, а приемная его трещит по швам от наплыва пациентов. Тот, к кому так часто прибегают за советом и помощью, чувствует себя не только польщенным, но много больше: правым. А у тех, кто прав, развивается особая манера отстаивать эту правоту.

Третья причина состоит в том, что медицине все же не удается поднять свой статус до уровня полноценной естественной науки. Причина, возможно, в том, что основным ее предметом является человек и его индивидуальность. В сущности, неплохо, что медицина считается не наукой, а своего рода искусством, лечебным искусством. Но как в живописи существует бессчетное количество стилей, так, в медицине практикуется множество различных подходов к лечению и диагностике. Одни видят в повторяющихся спадах настроения признаки депрессии, другие же — обыкновенные сложности внутреннего мира человека; одни обращают внимание на стул и дыхание пациента, другие же больше доверяют кардиограмме; одни режут решительно и неумолимо, другие тянут до последнего, пока пациент не умрет.

В различных лечебных методиках функции врача и врачебной школы понимаются по-разному. Это не плохо, потому что само по себе дает существенное подспорье прогрессу. Проблема состоит в том, что различные представления о здоровье — см. выше! — часто пропагандируются нетерпимыми «носителями истины». Их вера в состоятельность собственного метода непоколебима, тогда как своих противников они представляют безграмотными неучами. Нигде больше в ученом мире споры не заходят так далеко, не пышут таким тщеславием, самовлюбленностью, непримиримостью и грубостью, как в медицине. Нигде так не силен корпоративный дух, нигде больше инакомыслящие так настойчиво не подавляются и так последовательно не игнорируются.

Прискорбно, что все эти споры и стычки зачастую происходят за спиной пациента. Иногда же битва разгорается у самого изголовья его кровати. Так действовал доктор Теодор Троншен, врач Вольтера, посмертно смешавший репутацию философа с грязью, выставив своего покойного пациента малодушным трусом и душевнобольным безбожником. Мотивом этой вражды была в первую очередь месть, ведь французский просветитель с удовольствием хулил профессию медика («Если мы видим гроб, а за ним врача усопшего, то перед нами картина следствия, предваряющего свою причину») и при этом был острым критиком духовенства («Боги прекрасны — ужасны их жрецы»). Тот факт, что Троншен посмертно опозорил своего пациента, говорит сам за себя.