Могильщики талантов - [60]

— Совсем замечательно! — подпрыгнул Григорий. — Но рассчитывать на это, заключая издательский договор, лучше не стоит, — озабоченно сказал он и добавил с ноткой сожаления: — Слишком редко случается.

Глаза Астролягова заблестели.

— Любого так ухайдакаешь?

— Настойчивыми доводами, с указаниями на словарь можно даже хорошего писателя лишить становой жилы, — авторитетно заявил Григорий. — Здесь главное — упорство и последовательность. Раз уж сел ему на шею, спуску не давай. Гни авторскую выю под свинцовое ярмо академических правил русского языка. Редактор, овладевший синтаксисом, способен порешать любого зазнавшегося творца. Да талантливый писатель быстрее сломается, чем тупой графоман. Закон жизни такой.

— Дураков работа любит, — рассеянно пробормотал Астролягов.

— Перфекционистов — в особенности, — желчно отвесил Григорий. — Его даже не придётся бросать в яму правок. Достаточно подтолкнуть, навести на мысль о несовершенстве текста, а дальше он себя утопит в саморедактуре. Перфекционизм — сильное чувство, о нём можно любовный роман написать.

— Зачем вообще с ними возиться? — содрогнулся Алексей.

— В конторе бывает скучно, — пожал плечами Григорий. — Если ты не заметил.

— Кроме шуток?

— Бывает, что надо править. Хотя, всех надо править… Брать за жабры и править. В результате целительной трудотерапии из посредственности может вырасти коммерческий автор текстов, хотя крайне редко, конечно. Но мы не должны опускать руки. Пусть гады мучаются.

— А графоманы?

— Пусть идут в прессу и там публикуют свои шедевры, — хмыкнул Григорий. — Еженедельная газета всё съест. А нам зачем дураки?

Чувствуя себя невероятно коварным, Астролягов закономерно вопросил:

— То есть мне послать Черкезишвили?

— С Черкизоном особый случай. Если бы он ко мне с первой рукописью попал, я указал все слабые места и вернул текст на доработку. Маркиз Арманьяк до сих пор вкалывал бы переводчиком с итальянского. Но ему повезло, я тогда ещё в «Напалме» не работал. Тогда были святые девяностые, все наперегонки публиковали бездарные тексты, и с Черкизоном стали возиться. С самого начала ему достался редактор старой школы, который любил итальянских авторов. Не помню, как его звали, можно в выходных данных первых книг Черкизона глянуть. Переводчика Черкезишвили он знал и почитал, а потому трепетно отнёсся как к начинающему писателю. А Черкизон хорош только, когда на кого-то опирается. Если он вдумчиво переводит, то подстраивается под манеру автора и удачно стилизует её на русском. Когда маркиз Арманьяк пишет от себя, ему подстраиваться не под кого. Вернее, Черкезишвили подстраивается под Черкезишвили, а сам Черкезишвили — пустышка. Отсюда такие огрехи, что требуется плотная литературная правка. Как будто тумблер таланта переключился с положения «включено» на «выключено», — подумав, скороговоркой выдал аналогию Григорий и закончил: — Вот так однажды, давным-давно один, отдельно взятый человек на своём месте решил отдать долг почтения любимому переводчику. Получился особый случай. Возись и ты теперь.

Алексей подумал, что ещё никогда не оставался с Григорием наедине. Так, чтобы их никто не слышал, а для разговоров имелся целый день. Журналист, который дремал внутри Астролягова, воспользовался моментом, чтобы пооткровенничать.

— Ты с какого года в «Напалме»?

— С двухтысячного, — не задумываясь, ответил Григорий.

— А до миллениума?

— Книгами торговал на Крупе.

— А тут всё время на фантастике?

— С переменным успехом. Начинал с военных приключений, потом детективы дали. Потом оставили только исторические детективы и всучили переводную фантастику. Серии-то менялись вместо с руслом мейнстрима. Потом исторический детектив сократили, вместо него у меня в переводной фантастике завелись американские вампиры, которые инициировали российскую вампирятину. Лет за пять вампиры рассосались, теперь новая шиза — выживание после глобальной катастрофы или мировой войны. А детективы-нуар я уже сам писать начал. Пока в издательство не пришёл, даже мысли не было, что меня будут печатать и читать, как книжки, которыми я торгую.

— Но… ты же писал что-то?

Григорий пожал плечами.

— В школе писал приключенческие рассказы. В молодости разве кто не пишет?

Астролягов имел на этот счёт своё мнение.

— Когда мы с Игорем в школе учились, я за ним литературных способностей не замечал, — поделился он. — Вот я статьи в стенгазету писал, просто заметки о школьной жизни, они пользовались успехом у одноклассников и вызывали ненависть учителей. У меня всегда пятёрки по сочинению были, а Игорь не блистал. Потом я поступил на журфак, Игорь — в Герцена и наши пути разошлись. Он женился, переехал к тёще. Мы изредка на улице встречались, садились дать по пивку, да за жизнь маленько потрещать. К литературному творчеству он здесь склонился, в издательстве.

— Матвеев настропалил, — с ехидцей поведал Григорий. — Он всех работников старается подвигнуть на писание книг, даже бухгалтерию.

— Зачем?

— Шеф так шутит.

Подумав, Алексей решил не отказывать Матвееву в самодурстве, а признать за собственником предприятия такое право как неотъемлемое для промышленника или купца.