Могильщик кукол - [91]

Но теперь, по сравнению с прежними временами, когда в свинарнике было полно животных, с двумя свиньями у нее было совсем мало работы. Животные, доверчивые, как собаки, терлись о ее ноги и толкали рылом. Труда рассеянно погладила одну, другую жирную спину и дала волю своим мрачным мыслям.

— Наверное, он что-то нес на спине, — сказала она не то себе, не то свиньям.

И кто-то ее голосом ответил:

— Конечно, он кое-что нес на спине. Тело, истекавшее кровью.

Такое ощущение, что кроме свиней еще кто-то присутствовал в свинарнике. Стоял вплотную у Труды за спиной, так что она не могла его видеть. И пользовался ее голосом.

— Я так не думаю, — возразила ему Труда. — Это было что-то небольшое. Если бы он нес женщину, рубашка испачкалась бы и спереди, и на рукавах. Но в тех местах она была чистой, брюки тоже. И на куртке никаких следов. Когда он ее на себя накинул, рубашка, наверное, уже высохла.

Она машинально нагрузила промокшей соломой ручную тележку. Затем пошла к сараю, чтобы принести с сеновала немного свежего сена. Пауль Лесслер ничего не имел против, когда она брала из его запасов. В своем модернизированном свинарнике в подстилках он не нуждался.

Труда поднялась по лестнице и обратила внимание на какое-то темное пятно на деревянных балках у люка. Только приподняв в самом дальнем углу сарая несвязанную кучу соломы, она поняла, что это. Прикрытый соломой, лежал рюкзак из темно-синего перлона, такой же жесткий от крови, как рубашка на спине Бена.

Труда забыла про свиней, стоящих на голом бетонном полу. Заскорузлый от крови вещевой мешок отнял у нее последнюю надежду. Рюкзак оказался большим, но не настолько, чтобы в нем можно было транспортировать человека, во всяком случае целиком. Отдельными частями, подумала Труда, почувствовала горячее удушье в горле и мысленно увидела отрубленные пальцы, ноги вперемешку с разрезанными на куски частями туловища и внутренностями.

«Мясник, палач, Харманн!»[6]

Она еще помнила одну песенку, которую они пели детьми. Не сам случай — он произошел еще до ее рождения. Она знала только то, что люди рассказывали. Ужасные вещи: маленьких мальчиков и молодых мужчин провернули через мясорубку и переработали на колбасу. И потом сочинили по этому поводу насмешливую песенку: «Не пропустит, не пройдет, Харманн сам к тебе идет, топором для рубки мяса по дверям тихонько бьет».

Топорик для рубки мяса!

Отрубленные пальцы!

Маятник материнского сердца снова качнулся в сторону невиновности сына. Отрубленные, не отрезанные, в этом она нисколько не сомневалась, вспомнив вид ран, напомнивших ей отрубленный палец отца. А Бен, самое большее, мог иметь при себе нож. Правда, большим и острым ножом тоже можно отрубить палец. Но прошлой ночью у него при себе был только нож от столового прибора, с волнистым и закругленным лезвием. А расчленить таким инструментом тело так, чтобы его потом можно было транспортировать в рюкзаке, Труде казалось невозможным.

Труда не знала, что уже пятнадцать лет, как ее сын обладал складным ножом, который иногда оставлял на сеновале под сдвинутой в кучку соломой либо прятал, закопав в какой-нибудь яме. Ни разу за все эти годы она не видела у него оружия, которым, по всей вероятности, была убита Алтея Белаши, а Бен нашел его либо в саду Герты Франкен, либо рядом с шахтой. С семи лет он был не настолько глуп, чтобы не понимать, что мать отнимет у него это сокровище, как только оно попадется ей на глаза.

Труда наклонилась, взялась за одну лямку, на которой, как и на сумочке Свеньи Краль, найденной несколько недель тому назад, виднелись кровавые отпечатки пальцев, и, задумавшись, потянула за собой жесткий от крови рюкзак к люку. Затем вошла в дом и стала подниматься по лестнице, к его комнате, еще не зная, что будет делать в следующую минуту. Но дальше все пошло само собой.

Она открыла дверь, любящим взглядом взглянула на лежащего на кровати сына и сказала:

— Ты — мой хороший Бен. Ты — мой самый лучший. Покажи мне, куда ты положил то, что находилось здесь внутри.

Перед собой на вытянутой руке она держала рюкзак.

— Если ты мне покажешь, то в награду получишь что-то прекрасное. Торт у Сибиллы и большую порцию мороженого. Пойдем, покажи мне, я тебе не сделаю больно, честное слово, нет. И не отниму это у тебя. Мне ничего не надо. Я только хочу посмотреть.

Он отвернул от нее голову и никак не реагировал на уговоры. Прежде чем Труда заставила его встать и последовать за нею, ей пришлось принести из морозильной камеры ванильное мороженое. Мимоходом она засунула рюкзак под кучу старой одежды, приготовленной для очередного сбора гуманитарной помощи. Сжигать его сейчас не было времени.

Теперь с вафельным стаканчиком в руке он бежал перед нею, но не в направлении воронки, как она думала. Он все время держался дороги и только у развилки свернул налево. Вскоре стало понятно, что он держит путь к яблоневому саду. Труда спешила за ним вдоль колючей проволоки, с трудом переводя дух, в надежде, что он скоро остановится, чтобы пролезть под проволокой. Но Бен добежал до последнего деревянного колышка, где наконец остановился и оглянулся. Увидев, что мать следует за ним, он стал осторожно продвигаться вдоль ограды от колышка к колышку, и где-то метров через восемь осторожно ступил в заросли, некогда бывшие садом Герты Франкен.