Могильщик. Чёрные перчатки - [14]

— Стрела засела в почке, — сказан он глухо. — Парень скончается через несколько минут. Если вырвать стрелу — быстрее.

Раненый коротко взвыл, но сразу замолчал, закусив губу. Он плакал, крупные слёзы бежали по побледневшему лицу. Велион пожалел, что сказал это громко. Жаль, что раненый находится в сознании, а не отключился от боли, когда его затаскивали на телегу.

Могильщик поднял глаза. Стражники боязливо отводили от него взгляд, но никто, опасаясь сглаза, не закрывал лицо руками, не делали знаков, отпугивающих нечисть.

— Я сам сделаю это, — тихим голосом проговорил Свирог. — Потом, твою мать, замотаешь! — Он оттолкнул стражника, бинтующего ему рану, подошёл к повозке, на которой лежал раненый.

— Прости меня, Гарст, — всё так же тихо сказал сержант. И вырвал стрелу.

Гарст молча дёрнулся и потерял сознание. Из закушенной губы текла кровь. Он скончался через две минуты.

Когда это произошло, Свирог посмотрел на могильщика и произнёс:

— Ты тоже извини, парень. За то, что не верил тебе.

Велион кивнул, давая понять, что извинения приняты.

— Ну, ничего, — сказал Альх, спрыгивая с коня. — Разбойники убежали далеко, я только что проверил, вернуться вряд ли. Шумели они сильно, так что возницы скоро должны будут вернуться, они всегда возвращаются, сукины дети. Похороним своих и в путь.

— Ты говорил о каком-то деле, — сказал ему тотенграбер.

— Ты отведёшь меня Эзмил, могильщик. И проведёшь по городу. Мне надо там кое-что найти.

— Это неприемлемо, — в который раз за день повторил Велион. — Слишком опасно.

— Я заплачу тебе пятнадцать крон, — сказал Альх. В прошлый раз было двенадцать, в первый — десять.

— Нет. Пойми, я не набиваю цену, я отказываюсь тебя вести.

Купец недовольно засопел, сверля могильщика взглядом.

Солнце зашло уже пару часов назад, но никто ещё не спал — Свирог сетовал на боль в руке, орал на дружинника, которого поставили на часы. Остальные дружинники пили вино, поминая погибшего. Альх и Велион сидели у костра, медленно переговариваясь короткими фразами. Толку от этих переговоров продолжающихся, по большому счёту, уже весь день, не было никакого.

— Я могу дать двадцать марок, — произнёс Альх. — Но только после того, как реализую товар. Двадцать марок, могильщик, большие деньги. Огромные.

— Согласен, деньги большие, — хмыкнул Велион. — Но — нет. Пойми, эти двадцать марок ты платишь даже не за свою жизнь, а за смерть. Ты просто погибнешь.

— Ты меня выведешь.

— Может быть. Но вероятность этого невелика.

— Двадцать пять марок.

— Я не набиваю цену.

Альх снова засопел. Сопел он довольно долго, иногда что-то бормотал себе под нос, копаясь пальцами в бороде. Наконец, кашлянул и заговорил:

— Не думай, что это блажь. Хотя, можешь думать и так. Я ведь не говорил, что я собираюсь искать в Эзмиле?

Велион покачал головой.

— Я собираюсь найти тело своей дочери. Или то, что от него осталось. Она была могильщицей. Может быть, ты её знал? Её звали Элаги.

Ощущение было похоже на то, когда камень прилетает в голову — яркая вспышка, после которой всё поплыло, затуманилось, стало одновременно огромным и маленьким. Несмотря на это, внешне Велион не отреагировал, не дрогнул ни один мускул на его лице. А если и дрогнул, то вряд ли Альх заметил это в неверном свете костра.

— Нет, — солгал могильщик после короткой паузы. — Откуда ты знаешь, что она пошла в Эзмил?

— Она сама сказала. Она… — Альх замолчал на несколько секунд. — Знаешь, я, наверное, расскажу всё с начала, хочется поплакаться старику… тем более, ты могильщик, а значит, поймёшь Элаги. Попробуй понять и меня.

Велион молчал. Его пальцы время от времени сжимались, хоть он и пытался себя контролировать. Это могло показаться подозрительным, но Альх должен был привыкнуть к тому, что могильщик отмалчивается в ответ. А его пальцы не видно. Да и мало ли из-за чего он может нервничать.

— Элаги была моей младшей дочерью, — сказал купец. — Мы с женой всегда потакали ей, хотя этого и не было видно, давали больше свободы, чем старшему сыну. На самом деле она была любимой дочерью. Мы с женой накопили прилично добра, чтобы выдать её замуж за купца или даже мелкого дворянина. Когда ей исполнилось шестнадцать, она отказалась выходить замуж, хотя партия была более чем приличная. Сына-то я женил в пятнадцать на двадцатилетней дочери рыцаря, с которой переспал весь папенькин замок, а замок-то был не маленький… Но ничего, он у меня хват, этой зимой жена скончалась, оставив крепенького карапуза, которому уже стукнуло четыре, а он даже насморком ни разу не болел. Заболела она, сам понимаешь, этим жутким туберкулёзом. Я-то тело видел только на похоронах, но один из слуг сына по секрету сказал, что туберкулёз прошёл очень остро, так остро, что на животе образовалась рана. Впрочем, это только слухи, на теле во время похорон ничего заметить было нельзя, да и тесть, ети его мать, ничего не хотел видеть, у него были долги… до смерти дочери. Сын, кстати, уже нашёл невесту, тоже дворянку, ведь его положение уже это позволяло. Но мы сейчас не о нём.

Четыре года назад на своё восемнадцатилетие Элаги купила эти… перчатки. Я к тому времени уже начал конкретно намекать ей на то, что стоит присмотреться к двум парням… Но она решила сделать всё по-своему. Когда она принесла эти чёртовы перчатки мне и сказала, что она теперь могильщица, я посмеялся, сказал, что всё это сказки, что никакого проклятья на перчатках нет, никуда её не потянет. Но на самом деле я испугался. Так испугался, что решил нанять мага, чтобы тот снял с неё проклятье, если оно на самом деле окажется на перчатках. Но маг отказался работать, даже аванс вернул. Сказал, что моя дочь обречена. Тогда я решил закрыть её дома, но жена настояла на том, чтобы отпустить её. «Девочка перебеситься», сказала она мне. Ну что ж, подумал я, пусть перебеситься, пройдёт пара месяцев, и я насильно выдам её замуж, а там уже ей будет не до могильников. Пусть будет несчастна, зато будет жива. Но Элаги не перебесилась. Через две недели она собралась со мной в деловую поездку. Я тогда обрадовался, как раз в том городе жил один из потенциальных женихов… Я и не знал, что она взяла с собой перчатки. Она убежала во время одной из ночных стоянок, там был небольшой могильник — наполовину сгоревший город. Меня тогда разбудил охранник… я думал, что убью его. Всю оставшуюся ночь я думал, что сойду с ума от страха. Но Элаги всё-таки вернулась, как раз в то время, когда я уже сам собирался идти на её поиски. Она была чумазой, взмыленной… и счастливой. В тот раз она приволокла пару каких-то безделушек, которые удалось продать за две с половиной марки. Она гордилась этим заработком.