Мое жестокое счастье, или Принцессы тоже плачут - [4]

– Григорий Валерьевич, вы, может, пить хотите? – тихо спросил один из охранников.

– Нет. Ты кто? – спросил он у девушки чуть хрипловатым голосом.

– Алена.

– Где я?

– В больнице, у вас плечо прострелено и левый бок. Дайте мне руку, пожалуйста, я поставлю капельницу, – попросила она, теряясь под его взглядом.

Он вытянул руку и сжал кулак, вена надулась в палец толщиной, но руки у Алены ходили ходуном, она боялась даже притронуться.

– Кто девчонку напугал? – негромко спросил он, глянув в сторону охраны. – Ты, Кочан? Кочерыжку вырву.

– Да я ничего, – пожал плечами Аленин знакомец.

– Вышли все! – велел Грачев, и вмиг никого не стало. – Коли, не бойся, – сказал он, закрывая глаза.

Алена собрала нервы в кулак и быстро вколола в вену, укрепила иглу пластырем.

– Посиди со мной, Алена, – попросил Грачев, не открывая глаз.

– Мне нужно работать…

– Немного, пять минут, прошу тебя…

Она присела на табуретку возле кровати. Здоровой рукой он взял ее пальцы, и от неожиданности Алена вздрогнула.

– Ты меня боишься? – удивился Грачев. – Не надо, не обижу. Откуда синяк такой?

– Было дело, – уклонилась она от ответа.

Его пальцы нащупали тонкое обручальное кольцо на правой руке.

– Ты замужем?

– Да, – вздохнула Алена, вспомнив о своем драгоценном супруге, который сейчас наверняка сидит в каком-нибудь баре со своими дружками и пьет пиво.

– И давно?

– Три года.

– И дети есть?

– Нет, – «к счастью», добавила она уже про себя.

– Сколько же тебе лет? – продолжал допрос Грачев, не выпуская ее руку.

– Двадцать три, – она поднялась, собираясь уходить, но он удержал:

– Побудь еще немного.

– У меня очень много работы, правда. Я ведь приду к вам убирать капельницу… Пожалуйста, если это возможно, попросите свою охрану не вынимать оружие, это очень пугает, я могу сделать что-то не то.

– Хорошо. Но ты точно зайдешь? – недоверчиво спросил он, не выпуская ее пальцев.

– Куда же я денусь! Я еще и завтра приду перевязки делать.

– Разве ты утром не сменишься? – удивился Грачев.

– Нет, я до пяти работаю.

– Кошмар.

– Я привыкла.

Аккуратно высвободив пальцы, Алена вышла из палаты, Кочан, стоявший за дверью вместе с остальными, увязался за ней следом.

– Слышь, а нельзя поменять местами кровать и диван? А то он лежит как на ладони, чуть что – сразу грохнут.

– Кто? – удивилась она.

– Желающих полно, – усмехнулся Кочан. – Так можно?

– Меняйте, мне-то что?

– Отлично. Слушай, а ты ничего, красивая, да и не борзая вроде, я таких люблю! – подмигнул он. – Может, поладим?

– Нет.

– А что так?

– Я замужем.

– Да ладно! – не поверил он, и Алена продемонстрировала обручальное кольцо. – Так я тебе не замуж предлагаю, а пообщаться немного в неформальной обстановке.

– Мне некогда.

– Ну, как знаешь!

И он удалился в палату к Грачеву, а Алена пошла в курилку, чтобы немного привести себя в чувство, села на подоконник и задумалась, прикуривая. Денег до получки не хватит, это ясно, сапоги вот-вот развалятся, на новые денег, увы, нет и не будет. Большую часть зарплаты она отдавала свекрови, чтобы не выслушивать ее причитания по поводу нахлебников и захребетников, относящиеся скорее к ее сыну, чем к Алене, но ему она этого не говорила, высказывала только невестке.

– Аленка, вот ты где! – вырвал ее из тягостных раздумий голос Милки. – Мы тебя ужинать ждем.

– Да, иду, – Алена спрыгнула с подоконника и пошла в персоналку, где пахло жаренной на сале картошкой.

– Ну, где ты блуждаешь опять, Алимова? – накинулась на Алену Людмила Олеговна, самая пожилая медсестра в отделении, одинокая тетка лет сорока пяти, воспитывающая без мужа двух девочек. – Остывает все!

– Не бухти, Олеговна! – отмахнулась Алена, садясь на диван и подтягивая к себе тарелку с умопомрачительно пахнущей картошкой.

– Девчонки, а я сегодня та-ак струхнула, – вступила в разговор санитарка Надюшка, работавшая в перевязочной вместе с Аленой. – Пошла полы мыть в сорок шестой палате, толкаю дверь – а на меня жлоб выскакивает! Ты кто, говорит? А я обалдела и отвечаю: Надя из перевязочной… – Тут все дружно захохотали, представив выражение круглого Надюшкиного лица, и Надежда немного обиделась: – Да ладно вам, дальше слушайте! А он – что делать собираешься? Полы, говорю, мыть буду… Так он даже в ведро заглянул, ей-богу! Что же это за фрукт там лежит, что они даже воду в ведре проверяют?

– Нам не скажут, – заверила Людмила Олеговна, подкладывая картошку в Аленину тарелку. – Завтра докторам и заведующему заплатят, а с нас потом требовать будут, мол, деньги уплачены – шевелитесь. И ведь никто не спросит, а дошли до нас-то деньги эти или нет.

– Вы, Людмила Олеговна, только о деньгах и думаете, – вполголоса высказалась Милочка.

– Да?! – взвилась женщина, вскочив и уперев руки в бока. – Ты-то, сопля, что об этом понимаешь?! Или ты растишь двоих детей без отца, а? Крутишься на двух работах, чтобы им на завтрак кусок колбасы купить? Нет, ты с папой-мамой живешь, на всем готовом, и работа эта тебе только как побочный заработок, чтобы на автобус у мамы не просить! И в институт метишь на тот год? Потому и работаешь как попало, препараты до сих пор путаешь, ни доз не знаешь, ничего! А мы с Аленкой должны вкалывать, как каторжные, потому что нам семьи кормить надо, потому что у меня дети, а у нее мужик-захребетник!