Моё печальное счастье - [7]

К четырем часам все было закончено, начищено до блеска, приведено в идеальный порядок… Дом стал неузнаваем.

— Я могу идти за вещами, мадам?

— Да.

— Раз уж я выхожу, я могла бы купить провизии на ужин.

— Это не есть нужно. У нас много всего в китч… в кухне!

На это я уже насмотрелась. Сплошные консервы! Всех размеров, всех цветов! Они только их и поглощали, эти Руленды, и покупали фрукты и овощи, чтобы не подцепить цингу! Моя успешная работа придала мне уверенности.

— Во Франции мы припасаем консервы только для пикников, мадам… Или едим их, если некогда заняться кухней…

— Что это значит «заняться кухней»?

— Приготовить еду. Поскольку время у меня есть, я состряпаю вам ужин, если вы не против.

Стоило бы послушать, каким тоном она ответила. О'кей! Она произнесла эти два звука, как если бы ей заложило нос.

— Вам хотелось бы чего-нибудь определенного?

— Нет!

Я ждала, что она даст мне денег на покупки, но она была настолько ошеломлена, что ей это и в голову не пришло, и я отправилась в путь, рассуждая, что мама оставила мне две тысячи франков, и с меня не убудет, если я одолжу немного моим новым хозяевам.

Когда я пришла, мама, сидя у кухонного окна, штопала кальсоны Артура. Увидев меня, она побелела.

— Я так и знала! Разве можно на тебя положиться, дуреха!

Она искренне была уверена, что Руленды дали мне от ворот поворот.

— Да нет же, мама, все идет как по маслу. Делаю, что хочу…

Я рассказала, как прошел день. Она вздохнула.

— Странные люди. И они позволили тебе так рано уйти?

— Я пришла за вещами.

— То есть как?

— Ведь прислуга живет в доме хозяев!

— Но об этом и речи не было…

— В тот раз нет, а сегодня утром — да! Мадам Руленд даже пожелала, чтобы я спала в соседней комнате, так как ночью ей могут потребоваться лекарства.

Когда я была совсем маленькой, мама уверяла меня, что всякий раз, как я вру, кончик носа у меня шевелится. Это был беспроигрышный трюк. С тех пор, если я начинала вешать ей лапшу на уши, маме достаточно было уставиться на кончик моего носа, и я невольно хваталась за него, выдавая себя с головой. На этот раз я не попалась на удочку.

— Так значит, ты совсем от нас уезжаешь?

— Ты что, смеешься, мама, я буду жить в пяти минутах отсюда!

— Но Артур и так базарит!

— Послушай, он мне не отец…

Никогда еще так сильно не несло капустным духом. Мама снова принялась за штопку.

За четверть часа я уложилась. Сказать по правде, мой гардероб был довольно жалким. Но, с другой стороны, я не хотела забирать все — пусть мать не думает, что я покидаю их навсегда. Возвратившись в кухню, я спросила:

— Послушай, ты позволишь сорвать в саду несколько цветов для хозяйки?

— Валяй…

В саду у нас черная земля. Когда ее копаешь, она не ложится крупными комьями, как в деревне, а песком сыплется с лопаты. Все, что растет здесь, походит на саму эту землю: чахнет, не дозревает, вянет прежде чем распуститься. Или, быть может, только мне так кажется? Все здешние жители принимают то, что их окружает, как должное.

Собирая посаженные Артуром ноготки и георгины, я услышала воркование голубей в голубятне, построенной им возле уборной. Голуби, телевизор да пьянство — от этого его не излечишь. В ящиках, превращенных в клетки, у него живут четыре голубиных пары — белые, с завитками на крыльях.

Я вспомнила, что в крайней клетке как раз подросли птенцы, и накануне Артур говорил, что не мешало бы их съесть в будущее воскресенье. Мне пришла в голову прекрасная идея. Я побежала к матери.

— Мама, ты не свернешь шею голубятам?

— Еще чего не хватало!

— Это для моих хозяев.

Вот теперь она и спустила на меня собаку. Все что у нее накипело, всю сдерживаемую злобу она выплеснула мне в лицо. Я уже осточертела ей со своими американцами! Мало того, что они все у нас забрали, так их еще надо осыпать цветами и кормить! Хорош букет!

Букет-то как раз я держала в руках. Цветочный бордюр Артура походил теперь на голый череп наказанного солдата. Я позволила маме выпустить пар. Ее заячья губа стала совсем лиловой. Когда у нее перехватило дыхание, напустилась на нее я.

— Послушай, ну что ты разоряешься? Я заплачу за голубей… Заплачу втридорога! И Артуру будет навар, неужели не понимаешь?

Она не только задушила голубей, сдавив им голову между крыльев, но ощипала и выпотрошила их. Я вернулась «домой» победительницей. По пути купила сала-шпик и зеленого горошка. До того дня я не проявляла особой склонности к готовке. К тому же дома мы и не могли позволить себе ничего из ряда вон выходящего. Однако мне случалось читать кулинарные рецепты в журналах для женщин (где иногда печатались цветные иллюстрации!).

Так вот, рецепт голубя, зажаренного в сухарях, был запечатлен в моей памяти четкими большими буквами.

5

Когда месье Руленд вернулся с работы, он был потрясен, могу вам поклясться. В отличие от Тельмы я поставила приборы не на голый стол, а на скатерть (за неимением ее, я прибегла к помощи двух цветных полотенец, какие продаются в универмаге «Весна»). Букетик ноготков в вазе оживлял картину. От запаха, доносившегося из кухни, просто слюнки текли. Месье Руленд что-то спросил у жены по-американски. Должно быть, она ответила, что все прошло наилучшим образом, так как он послал мне улыбку, какую можно встретить у типов с рекламной афиши, предлагающих водные лыжи.