Моё лучшее стихотворение - [2]

Вдруг разлетелась на куски планета!

Ты не успел подумать: «Почему?»

Увидел только брызги, брызги света!

И повалился в бархатную тьму…

Здесь госпиталь. А тьма еще чернее…

— Где няня? — Как он глухо говорит!

— Иди, зови кого-нибудь скорее

Да свет зажги!

   — Сынок, а свет горит…

Горит? Да что ж тогда перед глазами?!

Довольно, хватит этой темноты!

Лицо ощупать, осмотреть руками!

Но где лицо? Бинты, бинты, бинты…

Ослабли руки, холодок по телу…

Закрыто все. И даже щелки нет.

Его перевязали неумело.

Долой бинты! Он хочет видеть свет!

Наверное, качались все дома

И наземь осыпались кирпичами,

Качался сам Сергей, качалась тьма,

И коридор качался под ногами…

Ведь он сейчас надежду потерял!

Попал в тюрьму железную, глухую!

— Профессор, я прошу вас, — он сказал, —

Одну лишь правду… Горькую… любую…

Молчит профессор, тяжело вздыхает,

По комнате прошелся раз и два.

И вдруг петлею затянул слова:

— Чудес, товарищ, в мире не бывает…

Наверное, качались все дома

И наземь осыпались кирпичами,

Качался сам Сергей, качалась тьма,

И даже пол качался под ногами.

«Чудес, браток, на свете не бывает.»

Так, значит, здесь ничем нельзя помочь?!

Комок тяжелый к горлу подступает.

Так, значит, до могилы ночь и ночь?

Полночный сумрак… Тишина в палате,

В окно рогатый месяц заглянул!

Весь госпиталь давным-давно уснул.

А он сидел, недвижный, на кровати.

«Как можно жить, шагать в рабочем гуле,

Шагать, не замечая темноты?»

Больные думы голову стянули

Гораздо крепче, туже, чем бинты.

«Жить бесполезно в темноте до гроба —

Кончай скорей, души не теребя!»

И вдруг волною захлестнула злоба

Не на судьбу — на самого себя.

«Все оборвать, все кончить я успею.

Но я мечтал! Мечтал писать стихи!

Ты врешь, судьба, дела не так плохи,

Сквозь ночь я видеть все-таки сумею.

Все, что смогу, ощупаю руками,

В бой с мраком память вступит, как боец,

Я подновлю ее друзей глазами,

Я буду видеть сердцем, наконец!

И что бы ни случилось — да, я знаю! —

Ты не оставишь в трудный час меня, —

Отважная, упрямая, живая,

Родная комсомолия моя!

Друзья зовут, друзей повсюду много,

И, душной ночи разорвав кольцо,

Я выйду к ним на светлую дорогу.

— Давай, хирург, заштопывай лицо».

1949

Николай Асеев Синие гусары

1

Раненым медведем

   мороз дерет.

Санки по Фонтанке

   летят вперед.

Полоз остер —

   полосатит снег.

Чьи это там

   голоса и смех?

«Руку на сердце

     свое положа,

я тебе скажу:

   — Ты не тронь палаша!

Силе такой

   становясь поперек,

ты б хоть других —

   не себя — поберег!»

2

Белыми копытами

   лед колотя,

тени по Литейному

   дальше летят.

«Я тебе отвечу:

   — Друг дорогой,

гибель не страшная

   в петле тугой!

Позорней и гибельней

   в рабстве таком,

голову выбелив,

   стать стариком.

Пора нам состукнуть

   клинок о клинок;

в свободу сердце

   мое влюблено».

3

Розовые губы,

   витой чубук,

синие гусары —

   пытай

   ==судьбу!

Вот они, не сгинув,

   не умирав,

снова

   собираются

   ==в номерах.

Скинуты ментики,

   ночь глубока;

«Ну-ка, вспеньте-ка

   полный бокал!

Нальем и осушим

   и станем трезвей:

— За Южное братство,

   за юных друзей».

4

Глухие гитары,

   высокая речь…

Кого им бояться

   и что им беречь?

В них страсть закипает,

   как в пене стакан:

впервые читаются

   строфы «Цыган».

Тени по Литейному

   летят назад.

Брови из-под кивера

   дворцам грозят.

Кончена беседа,

   гони коней.

Утро вечера —

   мудреней.

5

Что ж это,

   что ж это,

     что ж это за песнь?

Голову на руки

   белые свесь.

Тихие гитары,

   стыньте, дрожа:

синие гусары

   под снегом лежат!

1927

Иван Бауков «Это я придумал соловья…»

Это я придумал соловья,

Чтоб вздохнула милая моя;

Чтоб когда ей станет тяжело, —

Пусть она пройдет через село,

Где так часто мы встречались с ней,

Где поет веселый соловей,

Где шумит высокая трава,

Где всегда живут мои слова.

Соловей их знает наизусть…

И спадет с лица любимой грусть,

И вздохнет любимая легко,

Станет близким слово «далеко»,

Потому что в роще соловей

Ей напомнит о любви моей.

Это я придумал соловья,

Чтоб вздохнула милая моя.

1945

Александр Безыменский Партбилет № 224332

Весь мир грабастают рабочие ручищи,

Всю землю щупают, — в руках чего-то нет…

— Скажи мне, Партия, скажи мне, что ты

   ищешь? —

И голос скорбный мне ответил: — Партбилет…

Один лишь маленький… а сердце задрожало.

Такой беды большой еще никто не знал!

Вчера, вчера лишь я в руках его держала,

Но смерть ударила — и партбилет упал…

Эй, пролетарии! Во все стучите двери!

Неужли нет его и смерть уж так права?

Один лишь маленький, один билет потерян,

А в боевых рядах — зияющий провал…

Я слушал Партию и боль ее почуял.

Но сталью мускулов наполнилась рука:

— Ты слышишь, Партия? Тебе, тебе кричу я!

Тебя приветствует рабочий от станка.

Я в Партию иду. Я — сын Страны Советов.

Ты слышишь, Партия? Даю тебе обет:

Пройдут лишь месяцы — сто тысяч партбилетов

Заменят ленинский утраченный билет.

1924

Яков Белинский Стихи расстрелянных поэтов

Стихи расстрелянных поэтов

во тьме гестапо или гетто

еще не собраны томами,

они гвоздями и ногтями

на штукатурке смертных камер

вкось нацарапаны коряво

и растекаются кроваво.

Поэтов записные книжки,

что сохранили запах гари,

тираж завышен был не слишком —

в одном

бессмертном

экземпляре…

Но, как трава меж плит бетонных

иль разрывая их поверхность,

в мир прорастают ваши стоны,

ваш гнев и ярость, долг и верность.