Моё дерево Апельсина-лима - [5]

— Пойдем, потренируемся на Рио-Сан Пабло. Потому что не думай, во время учебы я не буду твоим слугой и переводить все время через дорогу.

Вот и лошадка. А сейчас хочу посмотреть. Открыл газету и показал мне фразу из рекламы какого-то средства.

— «Это изделие находиться во всех аптеках и заведениях фирмы».

Дядя Эдмундо пошел звать Диндинью.

— Мама, он хорошо читает, даже слово аптека!

Оба вместе, стали давать мне что-нибудь почитать, и я отлично все читал. Моя бабушка проворчала, что пришел конец света. Я заработал лошадку и снова обнял дядю Эдмундо. Тогда он взял меня за подбородок и очень взволновано сказал:

— Ты далеко пойдешь, плут. Не зря тебя назвали Хосе. Ты станешь Солнцем, и звезды будут сверкать вокруг тебя.

Я уставился на него, не понимая, и думал про себя, что он действительно «тронутый».

— Ты не понял. Это история об Иосифе из Египта. Когда подрастешь, я расскажу тебе эту историю.

Меня сводят с ума истории. Чем более они сложнее, тем мне больше нравятся. Я долго теребил свои волосы, а затем поднял взгляд на дядю Эдмундо и спросил его:

— Тебе не кажется, что на будущей неделе, я стану больше?..

ГЛАВА ВТОРАЯ Мое дерево апельсина-лима

В нашем доме каждый из старших детей смотрел за младшим. Жандира взяла под свою опеку Глорию и другу сестру, ей их поручили еще на севере. По началу, я был под протекцией Антонио. Затем, в течение продолжительного времени, меня взяла под свое внимание Лалá. Ей, похоже, нравилось со мной, но затем я ей наскучил или она влюбилась в своего поклонника, который был щеголем точно как в той песне: в длинных брюках и в очень коротком пиджаке. Когда, по воскресеньям, мы шли делать «footing» (так говорил ее поклонник) на Вокзал, он покупал мне множество леденцов. Это для того, чтобы я ничего не говорил дома. Также я не мог обо всем этом спрашивать дядю Эдмундо, так как все бы раскрылось…

Двое других моих младших умерли маленькими, и я только слышал о них в разговорах. Рассказывали, что они были настоящими индейцами Пинагé. Очень смуглые, с черными и прямыми волосами. Поэтому девочку назвали Араси, а малыша Журандир.

Затем появился мой братик Луис. Поначалу за ним смотрела Глория, а затем я. Он не для кого не был обузой, так не было ребенка более красивого, хорошего и спокойного.

Я собирался выйти на улицу, но пришлось поменять намерение, когда он своим голоском спросил:

— Зезé, ты не поведешь меня в Зоологический сад? Ведь кажется, сегодня нет угрозы дождя?

Было приятно слушать, как он произносит все без ошибки. Этот ребенок должен кем-то стать, он далеко пойдет.

— Смотри, какой хороший день, небо все голубое.

У меня не хватило смелости соврать ему. Иногда мне не хотелось идти, и я говорил ему:

— Ты с ума сошел, Луис. Посмотри, какая гроза приближается!..

На этот раз я взял его за руку, и мы пошли вглубь двора за большим приключением.

Усадьба делилась на три игры. Зоологический сад. Европа, которая находилась недалеко от ограды дома дона Жулито. Почему Европа? Даже моя внутренняя птичка этого не знала. Еще мы играли в вагончики на «Сахарной голове»[2]. Мы брали пуговицы и протягивали сквозь них нитку[3]. Затем привязывали один конец к изгороди, а другой на пальцы Луиса. Он поднимал все пуговицы и отпускал одну за другой. Каждый вагончик шел заполненный знакомыми людьми. Одна пуговица была черная, это был трамвай черного Бирикиньо. Иногда с соседней усадьбы доносился голос.

— Ты не рушишь там чего около нас, Зезé?

— Нет, донья Димеринда, можете посмотреть.

— Вот это мне нравиться. Спокойно играешь со своим братом. Так же лучше?

Может так, и было лучше, но в те моменты, когда мой «крестный», проказник побуждал меня к делу, ничего прекраснее не было, чем отколоть какой-нибудь номер.

— Вы мне дадите на Рождество календарь, как в прошлом году?

— А куда ты дел тот, что я тебе дала в прошлом году?

— Вы можете зайти к нам и посмотреть, донья Димеринда. Он висит над сумкой для хлеба.

Она засмеялась и сказала, что да. Ее муж работал на складе Малыша Франко.

Другой игрой был Лусиано. Луис в начале, очень боялся его и просил меня, ради всего, теребя за штаны, чтобы мы вернулись. Но Лусиано был друг. Когда он видел меня, то начинал сильно визжать. Глория тоже его не любила и говорила, что летучие мыши, как вампиры, которые сосут кровь у детей.

— Нет, Годойя[4]. Лусиано не такой. Он друг. Он знает меня.

— С твоим пристрастием к тварям и разговаривать с предметами…

Мне стоило больших трудов убедить ее в том, что Лусиано не был тварью. Лусиано был самолетом, который летал над «Campo dos Alfonsos»[5].

— Смотри, Луис.

И Лусиано начинал кружить вокруг нас, счастливый, как будто понимал о чем шла речь. И он действительно понимал.

— Это самолет. Он делает…. Здесь я запнулся. Надо снова попросить дядю Эдмундо, чтобы он повторил мне это слово. Я не помнил было ли это акробатика, акорбатика или аркобатика. Но точно было одно из них. А я не хотел показывать моему брату что-либо ошибочное.

И вот сейчас, он хотел в Зоологический сад.

Мы дошли до старого курятника. Внутри, две светлые молодые курочки клевали; черная курица была так стара, что едва могла почесать себе голову.