Модноверие - [6]

С этими словами волхв буквально наугад извлек из котомки на шее берестяной свиток, испещренный какими-то знаками. Не особо утруждая себя расправлением скукоженной бересты, он начал читать, завывая и взревывая:

— Предки рекут: «Напрасно забываем наши доблестные старые времена и идем куда — неведомо. А когда зрим воспять, говорим, что стыдимся ныне познавать Мавь, Бравь и Авь. И это души пращуров суть, и они светят звездами нам из Ырия-сада. Бравь же невидимо Тащ-богом положена, а за ней, как вода, течет Авь, которая и творит нашу жизнь, а когда та пройдет, наступит смерть-Мавь. Авь есть текущее, и творится Бравью, а после нее есть Мавь. До нее — Мавь и после нее — Мавь. А в Брави есть Авь». Поучимся же, братья, древней ведической мудрости и ввергнемся в нее своими душами, ибо это — наше, которое идет от богов! И вот души пращуров из Ырия смотрят на нас, и недовольны они, что мы пренебрегаем Бравью, Мавью и Авью… Пренебрегаем, да еще и глумимся над Истиной… Недостойны мы быть Тащ-божьими внуками!

По заросшим буйным волосом щекам волхва вдруг потекли слезы.

— Авь, Бравь, Мавь! — выкрикнул он и выжидательно посмотрел на толпу слушателей.

Толпа молча и с интересом ждала, что будет дальше. Муромир Огляныч сунул свиток в котомку и вытащил другой — а может, и тот же самый, поскольку свитки были совершенно одинаковыми.

— Узнайте же правду о прошлом своем! — выкрикнул он и принялся читать: «В далекие далека, когда небо было выше, а звезды больше, жили зловяне в Авье, под горой Мерой, под звездой Орилы, и говорили они на священном языке самскрыт, что ныне перетолмачили в санскрит. И была в ту пору мать сыра земля пуста, и жили на ней лишь некоторые люди, малые народцы, и ютились они в пещерах, и не было у них ни огня, ни достатка, ни пищи. И вот зловяне, служители добра, вышли из-под горы Меры и покинули Авь, чтобы нести народам круга земного свет, веды и сакральные знания о мире нашем Авь-Бравь-Мавь. И главное их племя звалось русками, и дикие народы величали их — «это руски», этруски, стало быть. Было это в Апеннинской волости, и оттудова пошла цивилизация на всея земли».

Волхв помолчал, судорожно сглотнул.

— Это, простите, в каком веке было? — проскрипел в тишине голосок оппозиционера Евсеева.

— Это было семнадцать тысяч лет до нашей эры, — немедленно и очень уверенно ответил Муромир Огляныч. — Тогда еще пирамиды не построили и мамонты не вымерли. Эти звери, именуемые в ведических текстах древних зловян индрами, водились у подножия горы Меры и предки наши использовали их как тягловых животных. А потом в Индии в честь мамонтов бога Индру назвали. И индрикотерия — но это уже в наше время, вы знаете. Еще вопросы?

— Вопросов больше не имею, — проскрипел Евсеев, усмехнулся, поклонился и начал выбираться из толпы.

— Тогда продолжим, братья и сестры! — привычно загремел Муромир Огляныч. — Что есть Авь? Свет! Что есть Мавь? Тьма! А что есть Бравь? Серь! То есть мы с вами, люди. И мы во славу бога нашего Беруна берем от жизни этой все, что можем и хотим! Боги с нами! Повторяйте за мной!

— Боги с нами, — нестройно подхватила толпа.

— Авь-Бравь-Мавь! — повысил голос волхв.

— Авь! Бравь! Мавь! — заголосила толпа уже куда слаженнее.

Муромир Огляныч довольно осклабился и вдруг закружился на месте, раскинув руки, отчего полы его кожаного плаща разлетелись, словно крылья.

— Авь! Бравь!! Мавь!!! — загремело под сводами котельной.

— Слава Беруну! — рявкнул волхв.

— Слава! Слава Беруну! — вторила толпа.

— Подходите, — Муромир Огляныч широким жестом указал на столы с разложенными брошюрками «Во славу Беруна». — Берите, читайте. Просвещайтесь! Знания предков! Сакральные Веды! Две тысячи за книгу!

— Дорого что-то, — донеслось из толпы.

— Ради истинных знаний и памяти пращуров никаких денег не жалко! — отрезал волхв.

Народ попереглядывался и потянулся к столам. Смятые купюры дождем посыпались в ящик с надписью «Казна общины». Господин Иванов удовлетворенно улыбнулся и в сопровождении водителя направился к выходу. За возрождение духовности в Средневолжске отныне можно было не опасаться.

Воскресное утро выдалось солнечным. Снег продолжал радостно таять под лучами Орилы. По улицам Средневолжска на капище спешили нарядно, в формовки, дубленки и свингеры, одетые горожане в сопровождении женщин и детей. Старая котельная на этот раз не смогла вместить всех желающих, и народ толпился вокруг, оживленно переговариваясь. Слышались возбужденные голоса:

— Я вот всю ночь читал — нам в школе-то все врали!

— Да уж… Испания и Франция — это ж Русь, оказывается! Из Бания, жаркая страна, и Вранция — жуликоватый там народишко жил.

— Ага, а потом сюда переехал.

— Цыц ты!

— Ты там про Древний Рим-то читал? Я ж тысячу раз видел это имя, но не догадывался, что Юлий Цезарь — это Улий Це Зарь, император наш, зловянский!

— И Сто Крат, и Плод Он, и Ори Сто Телей — зловяне все. Философы!

— Без нас никакой цивилизации бы не было, точно говорю. Никакой…

На середину главного зала котельной вышел Муромир Огляныч. Был он сосредоточен и просветлен настолько, что слегка покачивался, распространяя густой дух сакральной квасуры. За ночь рисунков и ведических надписей на стенах заметно прибавилось, а на самом почетном месте красовался грубо вырезанный из доски лик Беруна, раскрашенный гуашевыми красками.