Модницы - [3]

— Просто слушаю, что люди говорят.

Лидия снова закашляла. Новый директор редакции переносит сигарету из правой руки в левую. Она явно не оставит ни одного покашливания неотомщенным.

— Я хочу представить нового члена нашего коллектива, — говорит Лидия без особого энтузиазма. — Она прибыла к нам из Сиднея. Шесть лет работала главным редактором австралийского издания «Вог». Поздоровайтесь с Маргерит Турно Холланд Беккетт Веласкес Константайн Томас.

В зале поднимается гул голосов — все присутствующие бормочут свои приветствия.

— Так не бывает, — очень тихо говорю я на ухо Кристин.

— Бывает. — Она улыбается.

— Да нет, — упорствую я. — Не может быть, что это всерьез. Никто не таскает за собой такой парад имен.

— Наверное, она в пятый раз замужем.

— И все равно…

— Она их всех любила.

— Ты представляешь себе это в выходных данных? Ее фамилия займет три строчки. Черт, она же редактор. Она должна уметь сокращать тексты.

Кристин молча улыбается. Она наблюдает за происходящим с неподдельным интересом. Теперь все за столом проснулись, а не только фотоотдел.

— Спасибо, Линда, за это… — тут она делает долгую паузу, пытаясь найти подходящий эпитет, но после долгого поиска бросает это дело, — представление. Очень мило с твоей стороны. Ну, — говорит она, еще раз выдохнув дым в лицо Лидии и поворачиваясь к собравшимся, — я очень рада, что нахожусь здесь. Я давно восхищаюсь «Модницей» и предвкушаю интересную работу с командой, которая делает такой отличный журнал.

Надо же, директор редакции говорит нам, что мы делаем отличный журнал! Кое-кто довольно хихикает.

— А теперь я хочу познакомиться со всеми за этим столом, — говорит она вполне искренним тоном. — Чтобы не терять время, давайте сделаем так: каждый назовет свое имя и скажет, что он делает в «Моднице».

Хотя мы часто проводим подобный обряд — каждый раз, когда приходит новый сотрудник или когда кто-нибудь из отдела по персоналу заходит якобы познакомиться, — я так и не свыклась с этим. Терпеть не могу сама говорить: «Виг Морган, редактор» — и ненавижу, когда это говорит кто-нибудь другой. Есть что-то очень постыдное в том, чтобы вот так называть себя, будто я одна из детей фон Траппов[1] и по свистку делаю шаг вперед из строя.

Первым представляется Дэвид Родригес из отдела искусств, но вместо того чтобы рассеянно кивать, Маргерит задает ему вопрос — про его футболку, коричневую, с необычным рисунком. Дэвид объясняет, что это его собственный дизайн. И тут новый директор редакции, сообщив нам, что Дэвид — второй Уильям Моррис[2], просит Уильяма сделать для нее такую же. В этом духе она продолжает по кругу, делая каждому по крайней мере один комплимент. Она спрашивает Кристин о ее кулинарных курсах, а мне говорит, что благодаря моей статье подумывает сделать отбеливание зубов.

Маргерит Турно Холланд Беккетт Веласкес Константайн Томас старается нас завоевать, и у нее это получается. Мы покорены.

Дневное совещание длится до половины четвертого, но никто не протестует. Не радует это только Лидию — бразды правления выскальзывают у нее из рук. На лице у Лидии странное беспомощное выражение, словно она маленькая девочка, у которой сильный порыв ветра вырывает воздушного змея. Время от времени она пытается вернуть себе контроль над ситуацией — веревка все еще у нее, и она ее крепко держит, — но Маргерит равнодушно пыхтит ей в лицо своей, похоже, бесконечной сигаретой.

К обсуждению фотосъемок так и не вернулись. Лидия не представляет, как обстоят дела с большинством ноябрьских макетов, и теперь ей предстоит выяснять это более сложным способом — с макетом и графиками идти к каждому редактору разбираться. Но всем на это наплевать. Лидия неплохой ответственный редактор и дело свое знает, но она никогда никому не оказывает поддержки. Она не из тех руководителей, которые идут к боссу и стоят грудью за своих. Лидия послушная прилипала, в разговорах с начальством словом «нет» она практически не пользуется. Ты можешь три дня подряд работать до двух ночи, потому что в шесть часов вечера Джейн заявляет, что номер просто ужасен, однако потом не стоит ждать, что это оценят. Не рассчитывать на прибавку или хотя бы отгулы. Даже записки с благодарностью от Лидии не дождешься. И уж наверняка она не станет напоминать главному редактору, что шесть часов не самое удачное время рвать макеты. Просто не надо ждать от нее ничего хорошего.

Начало заговора

Эллисон из соседней со мной клетушки — это набор бесконечных историй, которые доносятся через разделяющую нас тонкую перегородку. Ее телефонные рассказы отрывочны, так что иногда она кажется не человеком, а сквозным персонажем, ну как Разрисованный Человек в книге Рея Брэдбери, который нужен только для того, чтобы связать цепочку историй в единое целое.

Мы с Эллисон регулярно видимся на совещаниях и у дамской комнаты, но обмениваемся только вежливыми кивками и ничего не значащими улыбками. Я столько знаю о ее жизни — о мужчинах, которые не звонят на следующее утро, об ужасных женщинах, с которыми встречается ее отец, о неудачных отпусках, о грибковой инфекции, с которой врачи никак не могут разобраться, — что с трудом могу смотреть ей в глаза. Мне не следовало бы всего этого знать. Я бы такое держала при себе, а не говорила об этом на работе. Уж если я захотела бы что-то обсудить, то вышла бы из кабинета и нашла телефон-автомат на улице. Я всегда до боли остро осознаю, что хрупкая стена между нами не толще полиэтиленовой пленки — если на нее посветить под нужным углом, она полностью исчезает.