Модильяни - [94]

С другой стороны, двое близких друзей Модильяни уверяют, что сделали все возможное, чтобы помочь умирающему. Зборовский в письме к Эммануэле пишет: «Мы с друзьями сделали все возможное. Вызвали несколько разных врачей, но туберкулезный менингит сделал свое дело. Болезнь мучила его уже долгое время, но доктора не заметили симптомов. Модильяни был приговорен».

Ортис де Сарате настаивал, что именно он взял на себя все необходимые хлопоты по устройству Моди в больницу. Вернувшись в Париж, он 22 января вышиб дверь их квартиры и увидел, что Жанна и Амедео лежат в жутко грязной кровати. Обмякшие, неподвижные, в удручающем состоянии, полностью заброшенные, «как двое животных, вместе ожидающие смерти». Ортис тут же вызвал другого врача, который, осмотрев больного, диагностировал туберкулезный менингит и тут же велел поместить его в больницу. Амедео, к тому времени потерявшего сознание, увезли.

Зборовский в свою очередь заявляет, что именно он проявил решительность. Он пишет Эммануэле, что, после того как узнал от Ханки о состоянии Амедео, побежал с ней «вызвать доктора. Доктор заявил, что необходимо перевезти его в больницу, но надо подождать два дня, чтобы остановилось кровотечение».

Последние слова Модильяни, — по мнению его дочери, их было предостаточно, — могли быть произнесены только после того, как доктор осмотрел его, но до того момента, как явились санитары. Как пишет Ортис де Сарате, Амедео якобы произнес: «У меня достаточно ума, чтобы понять — это конец». Потом добавил: «Я поцеловал мою жену, мы готовы к вечному счастью». «Я только потом понял смысл этих слов», — замечает Ортис. Если все действительно так и было, то эти слова — предчувствие неминуемой трагической кончины Жанны. По воспоминаниям Зборовского, Амедео якобы сказал: «У вас нет причин для беспокойства. Вам остается Сутин, он — великий художник». По пути в больницу он произнес фразу, ставшую знаменитой: «Италия, дорогая, дорогая моя Италия». Подлинность этих слов не доказана, и вполне возможно, что Модильяни, находившийся в коме, вообще ничего не говорил.

Муниципальная больница под названием Шарите[55] находилась на углу улиц Жакоб и Сен-Пер, в том самом месте, где сегодня располагается медицинский факультет Парижского университета. Как ясно из названия, речь шла о больнице для самых бедных, лишенных средств и жилья. Амедео Модильяни был помещен туда в четверг 22 января в бессознательном состоянии. Жанна в ожидании родов, видимо, осталась дома вместе с одной из самых близких своих подруг — это могли быть жены Зборовского или Ортиса де Сарате.

Утром в субботу 24 января состояние Моди не улучшилось, несмотря на то, что врачи применили «любую возможную терапию». После полудня все было кончено. Зборовский писал Эммануэле Модильяни: «В субботу в 8.50 вечера ваш брат скончался, не мучаясь и не приходя в сознание».

Жанну сразу же оповестили о смерти ее друга и просили лечь в клинику Тарьер, где для нее уже была заказана палата. Но Жанна отказалась ехать в клинику, согласившись провести ночь в маленькой гостинице на улице де Сен. Известно, что на следующее утро служанка, убираясь в комнате Жанны, нашла под подушкой нож. Это не удивительно, ведь Жанна на протяжении некоторого времени пыталась свести счеты с жизнью. Ее подруга по учебе в академии Коларосси Шанталь Кенневиль, которая после смерти двух несчастных влюбленных въехала в этот номер, нашла в числе рисунков и те, где «Жанна была изображена с длинным ножом, пронзившим грудь. Возможно, она готовилась к самоубийству?».

В воскресенье утром 25 января Жанна в сопровождении своего отца Ашиля-Казимира пошла в больницу попрощаться с Амедео. В комнате находился Кислинг, который пытался снять посмертную маску с лица друга. Он и рассказал, что при виде недвижного тела Моди Жанна издала дикий крик, ужаснувший его. Ашиль остался у порога, а его дочь бросилась на тело своего мужчины, так сильно впившись ему в губы, что Кислинг отпрянул в сторону. После этого приступа отчаяния Жанна выглядела спокойной и отрешенной, несколькими минутами спустя она присоединилась к друзьям, ждавшим ее за дверью. Друг детства Жанны Станислас Фуме описал эту сцену совсем иначе. По его словам, она не целовала Амедео в губы, а просто стояла и пристально смотрела на тело, а потом, пятясь спиной, вышла из комнаты. Согласно свидетельству еще одного очевидца, не вполне, правда, достоверному, на пороге Жанна столкнулась с Симоной Тиру и, выходя из комнаты, дважды ударила «канадку» по щеке.

Кислингу не удалось сделать гипсовую маску — у Амедео не хватало многих зубов, некоторые были искусственными, и, что самое главное, смерть заметно изменила его облик. По мнению Марии Васильевой, в последние месяцы жизни Моди полностью утратил свою красоту. Гипс оказался негодным, не смог удержать форму — более того, на нем оставались частицы кожи и пряди волос. Липшицу пришлось вмешаться — он тщательно подправил поврежденные места, и после с гипсового оттиска было сделано двенадцать бронзовых слепков.

Внешне спокойная и больше чем обычно молчаливая Жанна послушно пошла к Зборовским, где во второй половине дня собрались друзья. Но, улучив момент, ее отец, видимо под давлением жены, предложил ей немного передохнуть дома на улице Амио, и Жанна согласилась.