Модильяни - [39]

В бархатном пиджаке болотного цвета, с красным шарфом на шее и в шляпе с широкими полями, Амедео часто наведывался в Ла Буте — место встреч настоящих художников и тех, кто хотел казаться таковыми. Среди его ближайших друзей был злосчастный и гениальный Морис Утрилло. На Монмартре жили многие талантливые художники и интеллектуалы (среди них Коро, Берлиоз, Жерар де Нерваль), и все же никто не знал этот холм лучше, чем Утрилло, всю свою жизнь изображавший его стены, дома и улочки.

Многих интересует, что связывало Модильяни и Утрилло? Самый простой и грубый ответ — совместные попойки. Порой они сопровождались безобразными выходками, друзья клялись друг другу в любви до гроба, печать неутоленной тоски и непризнанное™ лежала на силуэтах двух шатающихся пьяниц, затерявшихся в своих смутных фантазиях.

Слабость к спиртному установила между ними прочную связь. Но прочнее всего была взаимная симпатия в истинном смысле этого слова — она и явилась причиной взаимопонимания. Амедео был значительно умнее Утрилло. Возможно, он видел в этом несчастном отражение себя, замечал в глазах бедняка тот же страх перед бесконечными проблемами, которые приносит каждый новый день. Утрилло любил своего итальянского друга, потому что он тоже художник и к тому же почти единственный, кто его не высмеивает. Более того, Амедео, кажется, верит в его талант. Любопытно, что из двух друзей один рисует только пейзажи, исключая из них людей, а другой — только людей и почти никогда пейзажи.

Андре Варне так вспоминает об этой дружбе: «Было горестно видеть их обнявшихся в каком-то неустойчивом равновесии, один еле-еле стоит на ногах, другой тоже вот-вот кувыркнется. Один — безумный любитель виноградной лозы, другой — дегустатор восточного дурмана, который не отказывался и от бокала красного вина. Один — простонародного вида, другой — с аристократической осанкой, но в жалком рубище». Сухо, со своей обычной злой язвительностью Пикассо однажды заметил при виде двух друзей: «Рядом с Утрилло Модильяни уже пьян».

Амедео ценил в Утрилло чистоту и талант. Он чувствовал в нем родственную душу, с которой мог поделиться своими мечтами о покорении Парнаса. Как и Утрилло, Модильяни тоже жил нищенски. Людвиг Майднер, как-то раз пришедший в его мастерскую, поразился несоответствию тоскливого убожества этого помещения и жизнерадостности Амедео. Немецкий писатель сделал вывод, что Модильяни готов воспринимать удары судьбы как знак принадлежности к богеме. Амедео еще относительно независим от алкоголя, но зато много рассуждает о наркотиках: гашише, морфии, опиуме. Делится ощущениями, которые возникают от употребления каждого из них. Часто заговаривает о поэзии и восторгается Габриеле Д’Аннунцио, Леопарди, Оскаром Уайльдом, Джеймсом Уистлером. Он восхищен образом жизни Уистлера в отличие от его произведений. «Я пока еще слишком беден, — говорил он, — и не могу жить так, как они, но мне нравится тратить, не задумываясь».

Майднер этому не удивляется — он пишет, что как только Амедео находил в кармане несколько франков, он тут же предлагал выпить первому встречному. У Модильяни был свой способ устанавливать доверительные отношения с владельцами ресторанов на Монмартре. В начале каждого месяца он, получив перевод из Ливорно, платил им достаточно щедро и даже сверх положенного. Таким образом, получался своеобразный кредит, который к концу месяца превращался в задолженность. Как только долг принимал критические размеры, Амедео исчезал, чтобы в новом месяце начать все заново, но в другом месте — хитрая уловка, придающая его образу определенный шарм.

В 1907 году Луи Латурет посетил мастерскую Модильяни в maquis Монмартра. «Одна кровать, два стула, стол, сундук. Папки, набитые рисунками. Стены все в картинах зыбких и расплывчатых цветов. Амедео заметил посетителя, который удивленно рассматривал картины, и сказал: «Мой итальянский глаз никак не может привыкнуть к парижскому освещению… Свет такой обволакивающий, кто знает, удастся ли мне когда-нибудь… Ты даже не представляешь, какие у меня идеи, новые сюжеты в фиолетовом, оранжевом, охре… Но пока нет ничего, что заставит их ожить, пока…».

Очевидно, Модильяни находился под впечатлением живописи фовистов, яркости их красок и расплывчатой манеры писать. К сожалению, от его работ этого периода ничего не осталось, и нам приходится довольствоваться только некоторыми редкими воспоминаниями, для того чтобы нарисовать истинную картину его жизни и мыслей в те годы.

Художник Ансельмо Буччи пишет в своих воспоминаниях, что зимой 1906 года, спустя несколько месяцев после появления Модильяни в Париже, он случайно увидел в витрине одного из магазинчиков, на углу улицы де Сен-Пер и бульвара Сен-Жермен, «три женских лика, безжизненных и мрачных, почти монохромных, землистого цвета в маленьких рамах». Он вошел в салон и спросил у хозяйки, английской поэтессы Лоры Вальда, имя и адрес автора. «Модильяни из пансиона Бускарра на площади Тертр», — последовал ответ.

Первая встреча Модильяни и Буччи чуть было не стала последней. Амедео находился в дурном расположении духа и заговорил с Ансельмо и его друзьями на повышенных тонах, настаивая, что в современном художественном мире Италии нет ничего и никого ценного, исключая Оскара Гилья. Утверждал даже, что и во Франции нет никого стоящего, кроме Пикассо и Матисса.