Модильяни - [38]

Первый меценат Амедео доктор Поль Александр разделял то же мнение: «Макс Жакоб, поэт-алхимик, возбудил в нем вкус к магии и оккультизму, так что в некоторых рисунках можно обнаружить каббалистические знаки. Модильяни, как и Жакоб, увлекался всем, что касалось тайных знаний». Издатель Гвидо Гуасталла, написавший совместно со своим братом Джорджо много работ о Модильяни, в своей речи, посвященной столетию со дня рождения художника, выделил эту особенность его творчества: «Несомненно, в Париже дружба с такими художниками, как Жакоб, Кислинг и другие, разбудили в нем глубокий интерес к некоторым сторонам еврейской культуры, в лоне которой он рос вплоть до отъезда из Ливорно. Каббалистические традиции средиземноморского и итальянского еврейства не имели существенных отличий от учений восточного хасидизма. Модильяни следовал за Жакобом в его поиске эзотерической составляющей в текстах священных книг».

Но вернемся к первым месяцам пребывания Амедео в Париже. Он живет жизнью богемы, осваивает новое для себя культурное пространство, знакомится с самыми яркими представителями художественного мира. Несомненно, он захвачен врасплох всем этим многообразием. Он одинок и никому не известен, читайте — никому не нужен, что лишь увеличивает количество препятствий, встающих на пути осуществления его замыслов. Он ощущает, что должен выработать абсолютно иную манеру письма, чем та, которой его научили в юности. Постепенно живописные навыки итальянского периода уходят в прошлое. Модильяни пробует преодолеть кризис традиционным для творческого человека способом. В это время, помимо алкоголя, он пристрастился еще и к наркотикам. Гашиш, как и эфир, был в моде, его употребляли маленькими порциями. Кокаин считался более дорогим и изысканным. Наркотики легко можно было приобрести в туалетных комнатах ресторанов или у некоторых китайских лавочников квартала Опера. Достаточно было зайти в подсобку и не очень походить видом на полицейского, чтобы по приемлемой цене заполучить пакетик гашиша или несколько шариков опиума.

В Венеции Дедо только попробовал наркотики, а в Париже они вошли в его рацион. Все, кто в эти годы окружал его, говорят, что Амедео регулярно принимал гашиш, реже кокаин, а иногда выкуривал подряд несколько трубок опиума — излюбленного зелья одного экстравагантного человека, известного на Монмартре под именем «барон Пижар». Настоящий аристократ и истинный представитель богемы, Пижар часто собирал друзей в своем ателье для сеансов погружения в мир грез. Опиум и обстановка притонов создавали атмосферу экзотики, ореол которой окружал славу этого наркотика. Опиум доставляли из Индокитая. Достаточно одного только упоминания этого экзотического места, чтобы живо напомнить о путешествии в неведомое. Интерес к Востоку развивался благодаря художественным выставкам и антикварным магазинам. В Париже и Лондоне появляются сети тайных опиумных притонов. Приверженцами этой моды становятся и писатели — Пьер Лоти и Клод Фаррер. Самый известный роман последнего назывался «Курение опиума». Основной пафос книг Фаррера: жить надо в атмосфере необузданной свободы и изысканной непринужденности.

О вечерах у «барона Пижара» подруга Пикассо Фернан-да Оливье рассказывает так: «Это был достаточно небольшой, но образованный и изысканный круг. Мы пили холодный лимонный чай и беседовали, мы были счастливы, все становилось прекрасным и благородным, казалось, горечь всего человечества растворялась в мудром свете большой керосиновой лампы, которая освещала комнату. Когда лампа гасла, только пламень тлеющего опиума своими сполохами кое-как высвечивал утомленные лица. Ночи проходили в тесном и теплом единении, полностью свободном от извращенных желаний. Мы блистательно и остроумно спорили о живописи и литературе. Дружба становилась более доверительной, нежной и прощающей. На следующее утро, проснувшись, мы забывали все это единство и начинали грызться друг с другом, как никогда ранее. Злые насмешки и бранное слово с желанием ранить всегда были здесь в ходу».

Пикассо, по сведениям Оливье, тоже пользовался гашишем до той самой ночи, когда под его воздействием у него вдруг случился нервный кризис, напугавший его до такой степени, что он навсегда отказался от наркотиков. Чарльз Дуглас рассказывал, что Модильяни всегда был основным действующим лицом таких вечеров. Опьяненный опиумом, он вскакивал и, набросившись на кипы бумаг, лихорадочно покрывал их рисунками, крича: «Я нашел, я нашел свой путь!» Результатом одного такого экстатического состояния стала женская голова удлиненной формы, слегка наклоненная, с длинной лебединой шеей.

Эта история кажется мало похожей на правду. Впереди ждали иные испытания, и, чтобы их преодолеть, маленького шарика опиума было явно недостаточно.

Глава 9 КОММУНА НА УЛИЦЕ ДЕЛЬТА

В первые годы своего пребывания в Париже Модильяни работает с утра до вечера, а часто и большую часть ночи. Благодаря такому напряженному труду он рисовал, как считают, сто — сто пятьдесят рисунков в день. Это были бесконечные и неутомимые поиски своего стиля. Рисунки выполнялись с необыкновенной скоростью, почти мгновенно. По некоторым свидетельствам, когда в 1908 году Модильяни посещал Академию обнаженной натуры «Рансон» на Монпарнасе, он был способен нарисовать «одиннадцать рисунков за четверть часа».