Модерато кантабиле - [7]

— Благодарю вас, — пролепетала она. В зале была свежая полутень начала лета. — Вот видите, я снова здесь.

На улице, совсем близко, свистнул мальчик. Она вздрогнула.

— Мне бы хотелось, чтобы вы выпили еще бокал вина, — не сводя глаз с двери, проговорил мужчина.

Заказал вино. Хозяйка подала без звука, видимо, смирившись уже с этаким пренебрежением правилами приличия. Анна Дэбаред откинулась на спинку стула, наслаждаясь передышкой в своих страхах.

— Сегодня уже три дня… — проговорил мужчина.

Она с трудом выпрямилась и снова отпила вина.

— Как хорошо, — пробормотала тихонько. Дрожь в руках совсем унялась. Она еще больше выпрямилась, слегка придвинулась к нему, мужчине, который теперь в упор смотрел на нее.

— Я хотела спросить, вы что, сегодня не работаете?

— Нет, мне сейчас нужно время.

Она улыбнулась с какой-то наигранной застенчивостью.

— Время, чтобы ничего не делать, да?

— Да, ничего не делать.

Хозяйка по-прежнему оставалась на своем посту, за кассой. Анна Дэбаред говорила вполголоса:

— Самое трудное для женщины — это найти повод, чтобы зайти в кафе, но мне подумалось, неужели я не способна найти такой повод, скажем, бокал вина, жажда…

— Я пытался разузнать побольше. Но мне ничего не удалось.

Анна Дэбаред как-то поникла, снова погрузившись в смутные воспоминания.

— Это был очень громкий крик, такой протяжный, пронзительный. Потом вдруг он затих на самой высокой ноте… — произнесла она.

— Она умирала, — пояснил мужчина. — Должно быть, крик оборвался в тот самый момент, когда она перестала его видеть.

Вошел посетитель, не заметил их присутствия, облокотился на стойку.

— Мне кажется, когда-то… да-да, по-моему, один только раз в жизни и я тоже кричала, почти как она… Знаете, это было, когда я произвела на свет этого ребенка.

— Они познакомились случайно, где-то в кафе, может, даже в этом самом, куда оба иногда заглядывали.

Потом перекинулись словечком-другим, разговорились о том о сем. Но на самом деле я ничего не знаю наверняка… А что, неужели этот малыш причинил вам такую боль?

— Ах, слышали бы вы, как я кричала.

Она улыбнулась своим воспоминаниям, откинулась назад, внезапно освободившись от всех своих страхов. Он придвинулся поближе к столику и как-то сухо попросил:

— Расскажите мне что-нибудь.

Она сделала над собой усилие, подумала, что бы такое рассказать.

— Я живу на Морском бульваре, в самом крайнем доме, последнем на выезде из города. Сразу за ним начинаются дюны.

— Магнолия, что растет в левом углу вашего парка, сейчас она вся в цветах.

— Да, в это время года их столько, что целый день ходишь как больная и не можешь думать ни о чем другом, прямо наваждение какое-то. Приходится закрывать окна, иначе не выдержать.

— Выходит, в этот самый дом вы и вышли замуж десять лет назад?

— Да, в этот. Моя спальня на втором этаже, слева, если смотреть со стороны моря. В тот раз вы говорили, будто он убил ее, потому что она сама попросила его об этом, другими словами, чтобы угодить ей, это правда?

Он медлит, не отвечая на вопрос, изучая линию ее плеч.

— Но если в это время года закрывать окна, — замечает он, — то, должно быть, в комнате страшная духота и вы плохо спите.

Лицо у Анны Дэбаред делается серьезным — куда серьезней, чем того требует реплика.

— Запах магнолий, он такой он сильный, ах, знали бы вы, какой он сильный!

— Я знаю…

Он отводит взгляд от прямой линии ее плеч, вообще отводит от нее взгляд.

— А по всему второму этажу проходит длинный коридор, длинный-предлинный, общий для вас и для других обитателей дома, так что вы живете вроде бы и вместе, и в то же время отдельно от всех, ведь так?

— Да, верно, там есть коридор, — подтвердила Анна Дэбаред, — и точь-в-точь такой, как вы описали. Но скажите, прошу вас, как же ей удалось понять, что именно это ей от него и было нужно, так точно угадать, что она хотела от него именно этого и ничего другого?

Она снова впилась в него взглядом, глаза в глаза, таким напряженным, что он даже казался чуть блуждающим.

— Я думаю, это случилось однажды утром, на рассвете, — произнес он, — вот тогда она вдруг поняла, что ей от него нужно. Так ясно, что сказала ему о своем желании. Не думаю, чтобы подобные откровения нуждались хоть в каких-то объяснениях.

На улице мальчик продолжал развлекаться неспешными играми. К набережной причалил еще один буксир. В тишине, воцарившейся после остановки моторов, хозяйка кафе принялась переставлять предметы на стойке — нарочито, явно напоминая им, что время-то идет.

— Так, значит, чтобы попасть к вам в комнату, надо пройти по тому самому коридору?

— Да, по тому коридору.

Бегом, быстро, вприпрыжку появился мальчик, приник головой к плечу матери. Она не обратила на него никакого внимания.

— Ах, мама, — радостно сообщил он, — здесь так здорово! — И снова исчез.

— Все забываю сказать вам, как мне хочется, чтобы он поскорей вырос, — призналась Анна Дэбаред.

Он подлил ей вина, протянул бокал, она сразу выпила.

— А знаете, — заметил он, — по-моему, рано или поздно он все равно бы это сделал, попроси она его об этом или нет. Думаю, не она одна поняла, как ему надо было поступить.

Она вернулась к этому словно откуда-то издалека — мучительно, методично.