Модельный дом - [8]

— Прошу! Конечно, мой кофе с вашим не сравнится, но мне и Игорю нравится.

— Значит, понравится и мне, — отозвался Турецкий, принимая из ее рук чашечку из тонкого китайского фарфора.

Видимо, поймав недоуменный взгляд гостя, Марина засмеялась, сверкнув жемчужной белизной идеально правильных зубов.

— Думаете, небось, откуда в этой квартире такая красота? — кивнула она на чашечки. — Отвечаю, как на духу. Люблю все изящное и красивое, а этот сервиз привезли от мамы, когда мы уже прочно обосновались на этой квартире.

И вновь засмеялась, блеснув зубками.

— Не поверите, но для меня лично сервировка стола важнее его содержимого. Пусть даже хлеб черный с килькой и самый дешевый портвейн, но чтобы все это было красиво подано.

— А что ваш муж?

— Вот здесь, к сожалению, мы с ним полностью расходимся, — вздохнула Марина. — Для Игоря главное то, чем его кормят.

Турецкий сочувственно покивал, мол, да, такие уж мы мужики, невольно обратив внимание на то, что этим утром Марина была совершенно иной, нежели сутки назад. Видимо, подействовали обнадеживающие слова врачей, что «состояние Фокина улучшилось, и он уже скоро выйдет из комы».

Кофе был действительно вкусным, и Александр Борисович, отхлебнув пару глотков, поставил чашечку на стол. Марина вопросительно уставилась на гостя.

— Чего так?

— Растягиваю удовольствие. К тому же, хотелось бы знать, вы еще не передумали раскручивать это преступление?

В глазах хозяйки дома промелькнуло нечто, похожее на настороженность.

— Если только вы откажетесь. В милицию, естественно, я больше не пойду.

— Что ж, я так и думал. И больше не будем возвращаться к этому.

— Спасибо вам, — кивком поблагодарила Марина. — Я, право, даже не надеялась, что могу где-то найти понимание. А после того, как пообщалась со следователем прокуратуры, а потом побывала в отделении милиции…

Она махнула рукой, однако Турецкий счел нужным вступиться за коллег.

— Да их, в общем-то, тоже не надо строго судить. Каждый вечер в Москве совершается столько грабежей и прочей дряни, что увидеть в каждом преступлении какую-то подоплеку… поверьте, Марина, у той же милиции не хватает рук.

— Хорошо, пусть будет так, — вроде бы как согласилась с ним Марина. — Перегрузка, нехватка профессиональных кадров и прочее. Но ведь это же Фокин! Игорь Фокин. Его статьи зачитываются до дыр. И поверить в то, что его хотели просто ограбить… Простите, но это уже нонсенс.

М-да, эта актриса любила своего журналиста, была уверена в его «звездном» значении и убеждать ее в том, что шло вразрез ее мнению, было бы пустой тратой времени, если не глупостью.

— Может, вы и правы, — позволил себе согласиться с Мариной Александр Борисович. — И оттого мне хотелось получше узнать вашего мужа. Я имею в виду его дальнейшие задумки, возможно, его рабочие планы, — в общем, все то, чем он делился с вами, когда вы вот так же мило пили кофе за этим столом. Кстати, кофе действительно прекрасный.

— Спасибо.

Как бы подтверждая искренность своих слов, Турецкий отпил глоток и скользнул глазами по задумавшейся Марине.

— Надеюсь, я не затронул ничего личного?

— Господи, да о чем вы! — вскинулась Марина. — Мы оба вкалываем как ломовые лошади, и у Игоря, и у меня планов громадье, и все то, «личное», о чем вы говорите, давно уже стало общественным достоянием.

— Это как же так? — Турецкий уставился на хозяйку дома. — Чисто личное, и вдруг общественное достояние… Выговорить с первого раза и то трудно.

На лице Марины застыла кривая ухмылка, и она поправила рукой сползающую на глаза рыжую прядь волос.

— Слышали, небось, про лимиту, которая желает пробиться в люди? Так это все о нас с Фокиным. И с какой бы статьей не прогремел Игорь Фокин, это тут же переводится в разряд «лимиты, которая пробивает лбом двери». Как, впрочем, и каждая моя роль. Мгновенная зависть, перерастающая в озлобление, интриги и интрижки, в общем…

И она безнадежно махнула рукой.

Турецкий понимал, что сейчас самое бы время участливо кивнуть да поцокать языком, однако вместо этого спросил негромко:

— И все это, насколько я могу догадываться, можно перевести на вашего мужа?

— Естественно.

— Но в этом случае…

Вскинув глаза на Турецкого, Марина не дала ему закончить:

— Я тоже подумала было об этом, но…

— Что, засомневались? Почему?

— Да как вам сказать? — задумалась Марина. — Не тот размах случившегося.

— Вы хотите сказать, что сотоварищи Фокина по перу или же ваши завистники могли его «в лучшем случае» просто избить?

— Да, пожалуй, так, — согласилась с ним Марина. — Просто избить. Но чтобы убивать, инсценируя при этом ограбление…

Она потянулась за чашечкой кофе и отрицательно качнула головой.

— Нет, нет и еще раз — нет! Я не могу поверить в подобное.

— Но почему? — искренне удивился Турецкий.

— Да потому, что это выходит за рамки того круга, в котором мы оба вращаемся!

Она почти выкрикнула это с чисто артистическим пафосом, и Турецкий с трудом заставил себя сдержать усмешку.

«Господи, милостивый! Дорогая ты моя артисточка! И в кругу твоих коллег по сцене, и в кругу журналистской братии разгораются порой такие страсти, что несчастной российской братве, которую считают бандюками, подобное может присниться только в самом страшном сне, да и то с крутого похмелья».