Мода на короля Умберто - [35]
Я съежилась и закрыла глаза. Еще минута, и он вознесет надо мной костлявую длань. Однако в нескольких шагах от меня привидение тоже остолбенело. Наверно, и оно не из шустрых. Но все же оно оказалось смелее, чем я. Закашлялось, издав неповторимое:
— Ух-ха-а-а-а!
Я узнала голос, и у меня отлегло от сердца. Я смело шагнула вперед.
Мокей Авдеевич стоял обескураженный, с куском кулича в руке. А рукопись?..
— Так и знала!.. Вас задобрили, и вы забыли обо всем на свете.
— Тихо! — И Мокей Авдеевич стряхнул крошки с бороды. — Пусть мертвые спят спокойно… Где бы они ни были… Здесь или у Кремлевской стены…
Старец дохнул вином.
Уж не ввязался ли он в дискуссию о политике, которой бредит и сейчас?.. Вероятно, у Маститого они спорили: изгонять тирана-утописта из могилы или нет.
— Эх вы, литераторша, тонкий человек, и вдруг такая толстокожесть. А я, наоборот, дурак, но позорнейшая чувствительность… — И, крепко взяв меня под руку, запел: — «Высота, высота ль, поднебесная…»
Со старцем что-то творилось. Но кладбище — не лучшее место для объяснений. Мы вышли на дорогу.
Рядом ломилась река, увлекая за собой коряги и ветки. В ее теченье трепыхалось подломленное дерево, кроной образуя порог, через который вода яростно переваливала и протаскивала свой скарб. А днем, под солнцем, здесь, должно быть, блестело и шумело еще сильнее. Но и сейчас буйная голова Мокея Авдеевича закружилась, он вздохнул:
— Эх, жаль, не могу взять си-бемоль, а то бы спел «Весна идет!».
Тем не менее и голые деревья, и дорога в потоках грязи, и мать-и-мачеха на пригорках услышали, как две тени, падающие на них, оглашали звенящий воздух нестройным пением.
«Еще в полях белеет снег…» — возвещала одна тень. «А воды уж весной шумят…» — клокотала вторая.
На мостике они задержались и под шум мутной рвущейся реки объявили округе:
Больше они не посягали на самозванство и шли безмолвно. А дорога все равно откликалась и Тютчевым и Рахманиновым.
— Ну вот, — отдышавшись, сказала я, — а еще недавно, Мокей Авдеевич, вы хотели разучивать: «О, не буди меня, дыхание весны…» Где же все-таки рукопись?
— Ох, мадам, простите.
— Потеряли?
— Не совсем.
Определенно старец был создан для непредвиденных обстоятельств. Он не мог без них, они — без него.
Кажется, я четко сказала: сорок шестая комната в главном корпусе кооператива. Нет, старец устремился в сорок пятую.
Было время ужина, и творческое общество вкушало в столовой. А мой старец с холода и долгой дороги разомлел в тепле и, прождав в пустой комнате минуту-другую, не придумал ничего иного, как рухнуть на кровать и заснуть. При свете яркого уличного фонаря Мокей Авдеевич в своем длинном плаще, с газетой под головой выглядел на чужом ложе вполне пристойно. Его модная обувь, отягощенная загородной грязью, отдыхала внизу.
Дальше произошло то, что должно было произойти, если возвращается хозяин и чует что-то неладное. Именно чует, потому что зрения он был лишен…
Они обомлели одновременно: Мокей Авдеевич, когда спросонья увидел впотьмах склоненную над ним зловещую маску, и хозяин комнаты, когда вместо подушки нашарил старческую бороду. Не робкого десятка человек-маска вскричал: «Кто здесь?!» Но обезумевший Мокей Авдеевич именно этого и не мог вспомнить. Он выскользнул из тяжелых рук хозяина и, сшибая, круша на пути мебель, вылетел в коридор, все же с туфлями под мышкой. Так он бежал до ворот, где сообразил обуться.
За ним не гнались, не спускали собак, не стреляли вдогонку, и он понял: пронесло… Но теплее от этого не стало. Чтобы сократить путь, Мокей Авдеевич свернул на кладбище. И тут оттаял: господи, пасха же! В сиянии стояли перед ним надгробия. Холодный и голодный, он благодарно принял с гостеприимной могилы стаканчик за чужое успокоение, а потом причастился куличом. И вот, когда на него снизошла благодать и готова была открыться истина, откуда ни возьмись — белая фигура. Как он желал высказать ей все, что думает об этой жизни. Но фигура спросила про рукопись, как будто свет клином именно на ней. Меж тем Мокея Авдеевича куда больше занимало, кто же его напугал.
— Король Умберто, кто же еще! Мастер кошмаров… Он спрыгнул с высокой башни в бурную ледяную реку, бежал и скрывался в одеянии монахини, а потом пробрался к вам, чтобы отомстить за пренебрежение.
— От странности вашей фантазии, мадам, мухи дохнут.
— Ну, хорошо, единственный в своем роде… Романтик… Вас устраивает? Его ранило в лицо, и с тех пор он носит черную бархатную маску… И надо же вам сунуться именно к нему! Побеспокоили уважаемого человека. Так и знайте, я пожалуюсь Маэстро.
Ну вот уж и пожалуюсь! Что за привычка осведомлять? Мокей Авдеевич против. Скуратову дай повод: начнет потешаться, обзовет лопухом, а Мокей Авдеевич с детства не переваривает это растение. Ну зачем жаловаться? Ведь ничего особенного. Все исправимо. Более того, складывается наилучшим образом. Завтра же, кровь из носу, он заберет рукопись, а сегодня… сию минуту, предлагает свернуть на проторенную дорожку. Когда еще представится случай послушать звон всех колоколов — знаменитый «Полиелейный»?! Одновременно «ми» и «до» контроктавы. Это же чудо!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Эта повесть о дружбе и счастье, о юношеских мечтах и грезах, о верности и готовности прийти на помощь, если товарищ в беде. Автор ее — писатель Я. А. Ершов — уже знаком юным читателям по ранее вышедшим в издательстве «Московский рабочий» повестям «Ее называли Ласточкой» и «Найден на поле боя». Новая повесть посвящена московским подросткам, их становлению, выбору верных путей в жизни. Действие ее происходит в наши дни. Герои повести — учащиеся восьмых-девятых классов, учителя, рабочие московских предприятий.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Макар Мазай прошел удивительный путь — от полуграмотного батрачонка до знаменитого на весь мир сталевара, героя, которым гордилась страна. Осенью 1941 года гитлеровцы оккупировали Мариуполь. Захватив сталевара в плен, фашисты обещали ему все: славу, власть, деньги. Он предпочел смерть измене Родине. О жизни и гибели коммуниста Мазая рассказывает эта повесть.