Мода на короля Умберто - [23]

— Она же захлопнулась, — в недоумении напомнила Ниночка.

— А ее взломали! — отре́зал Маэстро, сметая препятствие. Он далеко, его овевает сквозняк Мининой квартиры. — А собаку на это время старец привязал под окном. Лушка завыла. Прямо как баскервилей. Но это же пытка. Сбежались общественники. Мике показалось, что они при вилах и топорах. Зверя водворили обратно и не замедлили оповестить сердобольную опекуншу. Патронесса примчалась на всех парах и обругала старца живодером. Теперь бедняга не волен отлучиться, пока не врежут замок. Лушка грызет его шляпу, уже съела подкладку, а сам Мика охвачен идеей… Он жаждет лавров благотворителя. Спит и видит себя во главе приюта четвероногих. — И без перехода, не давая слушателям прийти в себя, Маэстро замечает: — Что-то сегодня у нас не густо. Не понимаю, куда подевался народ?

— А кого вы ждете, Владимир Дементьевич? — дерзко спрашивает Ниночка. — Шарлахову еще не время, а Ивана Лазаревича не будет.

— Захворал, бедняга?

— Да нет, — холодно и официально сообщает Ниночка, покачивая ножкой, — он просил передать, что не будет ходить… в принципе…

— То есть как?..

— Иван Лазаревич, — с многозначительной расстановкой поясняет Ниночка, — через третьих лиц просил передать, что отныне займется спасением русского народа.

— Через каких еще лиц?

Ниночкина уклончивость не сулит ничего хорошего. Но лучше не допытываться: предчувствие подсказывает Маэстро — очередная неприятность. Не гнусной ли памяти Аполлон Тигранович, пресловутый гитарный деятель, вновь дал о себе знать? Маэстро возводит глаза к портрету Бетховена. Будет ли конец наказаниям? Ему, чудотворцу всего, что празднично, самому на праздник выйти не с кем!.. Можно ли существовать в мире, гармонию которого постоянно стремятся разрушить: то дубина вахтерша, то сумасшедшая полковница, теперь Иван Лазаревич… «Вот возьму и грохнусь оземь и голову вымозжу каменным Невским».

О чем Маэстро переговорил с Бетховеном, неизвестно, но через минуту он таинственно вопрошает:

— А вы знаете, кто прислал Людвигу ван нотную запись ростовского колокольного звона? — И, улыбаясь, как заговорщик, шепотом сообщает: — Это останется нашей с ним тайной.

V

— Мой дед Федор Федорович квартировал на Тверской, в старинном особняке… от него камня на камне не осталось, потом перебрался на Кудринку… угол Садовой и Качалова, этот дом и сейчас стоит, как раз напротив особняка нашего Торквемады… Естественно, злодей был тогда в фаворе, творил, что хотел, но мы-то ничего этого не ведали. Дед служил себе в театре, на хорошем счету, главный режиссер и так далее, естественно, избытком времени не располагал, а для души холил кота. Да-а, роскошного, огромного, с дымчатой шерстью… глаз с поволокой. Спокойствие, благородство, добрый нрав — все при нем. Дед величал его «батюшка кот» и никому даже гладить его не позволял. Слышишь, детка, я тебе говорю… Ведь ты у нас известный друг животных.

Мокей Авдеевич отворачивается. Привычка Скуратова шутить заставляет его ждать подвоха. Печален Мокей Авдеевич. Ниночкин отказ не прошел даром: под глазами у старта тени, лицо осунулось, борода и та потускнела. Лишь осанка прежняя, даже недоброжелатель не назвал бы его согбенным. Наоборот, любой отметил бы занесенную выше обычного голову и поинтересовался бы: чем это Мокей Авдеевич возгордился? Сидит, точно спину мерить собрался.

— Ну вот… Однажды является к дедушке бравый такой молодец, скрипя новенькой портупеей, — продолжает Маэстро, стараясь изо всех сил отвлечь Мокея Авдеевича. — У вас-де кот, а у нас — кошечка. Нельзя ли их сосватать? Будьте уверены, вернется обратно в целости. Добавление отнюдь не праздное. Тайны тайнами, а слухи о нравах злодея просачивались на поверхность, а тут еще за кулисами, из одного театра в другой, кочевала история о некоей актрисе, которая имела неосторожность и так далее… Словом, на рандеву она не оправдала надежд, паук выпустил ее целехонькой, даже как галантный кавалер проводил к машине и подал на прощание букет роз… Со словами: «А это вам на могилу…»

— Легенда, — мрачно говорит Мокей Авдеевич. — Госбез — сборище скупердяев. Снегу зимой не разживешься что на Соловках, что на Колыме.

— Детка, ты не умеешь слушать. Не перебивай! Кстати, любимица публики вскоре исчезла и обнаружилась спустя много лет, когда начали выпускать… Так вот, мой дед Федор Федорович пришел в страшное волнение, словно речь шла о настоящих матримониальных делах, словно злодеи покушается на него, на его семью, внука… «Батюшка кот ручной». И то была чистая правда. «Порог не переступает. Если угодно, извольте вашу кошечку к нам…» Молодец щелкнул каблуками и удалился, а дед провел пренеприятнейшие пятнадцать минут. По тем-то временам. Он уже мысленно собирал вещи… Не пугайся, Миклуша, ты и так бледный. Все закончится благополучно. Кошечку принесли и оставили с кавалером. Понравились ли они друг другу, не знаю, а вот я… устал ждать, когда ты выйдешь к роялю. Прошу!

— Что-то я неважно себя чувствую… — жалуется Мокей Авдеевич. — Недуги одолели… Пессимизм, будь он трижды неладен.

— Что? — грозно переспрашивает Маэстро и, отойдя на шаг, разгневанный, указывает на Мокея Авдеевича пальцем: — «Панин, заметя, что дерзость Пугачева поразила народ, столпившийся около двора, ударил самозванца по лицу до крови и вырвал у него клок бороды». Не желаю слушать! От тебя веет обаянием порока. — И, обратясь ко мне, серьезно говорит: — Лерочка, вы знаете, старец сладострастен, как павиан.