MOBY. Саундтрек моей жизни - [121]

Вступление к альбому Shout at the Devil зазвучало, когда мы все приготовили себе коктейли и расселись на матрасах Дамьена. Я взял Кендру за руку, а в другой руке держал бутылку водки.

– Хочу показать тебе картины Дамьена, – сказал я.

Мы зашли за угол в художественную студию Дамьена и сели на полу. Я поцеловал Кендру. Она положила руки мне на колени и начала расстегивать джинсы. За угол зашла ее подруга Эланна.

– Кендра, куда ты…

Потом она увидела, что мы лапаем друг друга.

– Ой, извини! – воскликнула Эланна и поспешно ретировалась.

Я сунул руки под винтажную футболку Билли Айдола и расстегнул лифчик Кендры.

– Я только что сделала операцию по уменьшению груди, – сказала она. – Хочешь посмотреть на шрамы?

– Конечно, – ответил я. – Обожаю шрамы.

Она сняла футболку. У нее были самые красивые груди из всех, что я видел, а под ними виднелись аккуратные шрамы в виде перевернутой буквы Т.

– Они красивые, – сказал я. – И ты тоже красивая.

– Спасибо, – ответила она, потом задумалась. – Мне нужно тебе кое-что сказать.

Она снова задумалась.

– Я все еще живу с парнем, но мы вот-вот расстанемся.

– Я понимаю, – сказал я и отпил водки прямо из горла.

– Так что я не могу с тобой переспать.

– Ладно.

– Но я могу сделать вот так.

Она наклонилась и взяла меня в рот.

– Ох, – сказал я. – Хорошо.

Эланна снова зашла за угол.

– Кендра, я ухожу! – крикнула она, потом увидела, как она склонилась надо мной, отвернулась и сказала: – Ну ладно!

Когда мы закончили, заиграла Too Young to Fall in Love.

– Иди ко мне, – сказал я, притянул ее к себе и вручил бутылку с водкой. Она отпила немного и отдала ее обратно. – Это было потрясающе, – сказал я и поцеловал ее. – Идеальная ночь.

– Идеальная, – согласилась она.

– Можно с тобой встретиться, когда ты расстанешься с парнем? – спросил я. – Сходим на настоящее свидание?

– Посмотрим. Надеюсь, что да.

Кто-то в другой комнате вытащил диск Mötley Crüe и поставил Pixies.

– Обожаю Pixies! – воскликнула Кендра и начала подпевать песне Debaser.

– У всех есть бойфренды, – сказал я. – Ненавижу бойфрендов.

– Самое ужасное слово в английском языке, – ответил он.

Я сделал еще один глоток водки и посмотрел на картину, которую Дамьен только что закончил. Она изображала девушку-террористку, стоявшую перед горящим лесом. Террористка выглядела непокорной и прекрасной. Пламя уничтожало лес и поднималось высоко в небо. Девушка с картины повернулась спиной к катастрофе, которую вызвала.

– Кендра! – сказала Эланна из-за угла. – Ребята, вы там уже кончили?

Кендра засмеялась.

– Да, уже!

– Пойдем! – продолжила Эланна.

– Моби, мне надо идти, – сказала Кендра. – Спасибо за потрясающую ночь.

Она натянула одежду, нежно поцеловала меня и ушла. Я застегнул штаны и вышел из студии. Дамьен сидел на матрасе в одиночестве.

– Вы только что трахались? – спросил Дамьен.

– Нет, у нее есть бойфренд. Она только ширинку мне расстегнула.

– Это я видел.

– Ох. А где твоя Петра?

– Она ушла.

– Ты будешь с ней встречаться?

– Нет, у нее есть бойфренд.

– У всех есть бойфренды, – сказал я. – Ненавижу бойфрендов.

– Самое ужасное слово в английском языке, – ответил он.

– О, твоя новая картина очень крутая, Дамьен, – сказал я. – Рассмотрел ее в подробностях, пока мне сосали.

Он засмеялся.

– Нет, я серьезно. Она очень крутая. Я хочу ее.

– Сколько за нее дашь?

Я отпил еще водки. За окном на Бродвее послышалась сирена.

– Это, у моей мамы рак легких, – сказал я.

– Что?

– У моей мамы рак легких.

– Стоп, что? Почему ты раньше мне не сказал? – спросил он.

– Не знаю, – ответил я. – Просто не знаю.

Глава сорок восьмая Темная вода

Я шел по бетонному мосту в Коннектикуте, через который когда-то пролегал мой путь в школу, слушая Joy Division и раздумывая о самоубийстве. Бывало, я стоял на мосту и слушал альбом Closer, глядя, как внизу по шоссе I-95 едут машины; я представлял, как прыгаю вниз, но вместо этого всегда шел домой. Прошло несколько месяцев с тех пор, как у мамы диагностировали рак, и она позвонила мне вчера и сказала, что получила результаты анализов после последней химиотерапии. Еще она сказала, что не хочет говорить о них по телефону, и попросила, чтобы я приехал в Дариен; там мы погуляем по пляжу, и она мне все объяснит лично. Еще она предупредила меня, что из-за химиотерапии окончательно лишилась волос.

Я перешел I-95, спустился с холма на той стороне и прошел мимо Уолмсли-роуд, где мама жила, когда была маленькой. Все детство я слышал, как мама, мои тетки и бабушка вспоминали, как однажды, когда маме было пять лет, она увидела на прилавке какое-то мясо, съела его, а потом оказалось, что это собачья еда. А когда ей было шесть лет, она оборвала ноги у паука-сенокосца и тоже съела его, подумав, что это конфета.

Она сняла ее и положила на стол. – Ты лысая! – воскликнул я. – Мы теперь близнецы.

Похожие вещи происходили с ней и всю оставшуюся жизнь: она видела что-то плохое и думала, что в этом нет ничего страшного. Она была уверена, что байкер-социопат из «Ангелов ада», работавший на заправке, – отличный улов и станет любящим парнем. Считала, что гитарист, который угнал ее машину и украл деньги, – все равно хороший человек. Верила, что ее сын-неудачник – все еще успешный музыкант. Все ее ошибки подпитывались наивной надеждой. О, если бы мир сжалился над ней и подарил гамбургер вместо собачьей еды и успешного сына, а не никчемного пьяницу.